✅ Александр герцен былое и думы. А

Рейтинг статьи Загрузка…

Александр Герцен — Былое и думы краткое содержание

Былое и думы читать онлайн бесплатно

Александр Иванович Герцен

В этой книге больше всего говорится о двух личностях. Одной уже нет, – ты еще остался, а потому тебе, друг, по праву принадлежит она.

1 июля 1860. Eagle’s Nest Bournemouth

Многие из друзей советовали мне начать полное издание «Былого и дум», и в этом затруднения нет, по крайней мере относительно двух первых частей. Но они говорят, что отрывки, помещенные в «Полярной звезде», рапсодичны, не имеют единства, прерываются случайно, забегают иногда, иногда отстают. Я чувствую, что это правда, – но поправить не могу. Сделать дополнения, привести главы в хронологический порядок – дело не трудное; но все переплавить, d’un jet,[1] я не берусь.

«Былое и думы» не были писаны подряд; между иными главами лежат целые годы. Оттого на всем остался оттенок своего времени и разных настроений – мне бы не хотелось стереть его.

Это не столько записки, сколько исповедь, около которой, по поводу которой собрались там-сям схваченные воспоминания из былого, там-сям остановленные мысли из дум. Впрочем, в совокупности этих пристроек, надстроек, флигелей единство есть, по крайней мере мне так кажется.

Записки эти не первый опыт. Мне было лет двадцать пять, когда я начинал писать что-то вроде воспоминаний. Случилось это так: переведенный из Вятки во Владимир – я ужасно скучал. Остановка перед Москвой дразнила меня, оскорбляла; я был в положении человека, сидящего на последней станции без лошадей!

В сущности, это был чуть ли не самый «чистый, самый серьезный период оканчивавшейся юности».[2] И скучал-то я тогда светло и счастливо, как дети скучают накануне праздника или дня рождения. Всякий день приходили письма, писанные мелким шрифтом; я был горд и счастлив ими, я ими рос. Тем не менее разлука мучила, и я не знал, за что приняться, чтоб поскорее протолкнуть эту вечность– каких-нибудь четырех месяцев… Я послушался данного мне совета и стал на досуге записывать мои воспоминания о Крутицах, о Вятке. Три тетрадки были написаны… потом прошедшее потонуло в свете настоящего.

В 1840 Белинский прочел их, они ему понравились, и он напечатал две тетрадки в «Отечественных записках» (первую и третью), остальная и теперь должна валяться где-нибудь в нашем московском доме, если не пошла на подтопки.

Прошло пятнадцать лет,[3] «я жил в одном из лондонских захолустий, близ Примроз-Гиля, отделенный от всего мира далью, туманом и своей волей.

В Лондоне не было ни одного близкого мне человека. Были люди, которых я уважал, которые уважали меня, но близкого никого. Все подходившие, отходившие, встречавшиеся занимались одними общими интересами, делами всего человечества, по крайней мере делами целого народа; знакомства их были, так сказать, безличные. Месяцы проходили, и ни одного слова о том, о чем хотелось поговорить.

…А между тем я тогда едва начинал приходить в себя, оправляться после ряда страшных событий, несчастий, ошибок. История последних годов моей жизни представлялась мне яснее и яснее, и я с ужасом видел, что ни один человек, кроме меня, не знает ее и что с моей смертью умрет истина.

Я решился писать; но одно воспоминание вызывало сотни других; все старое, полузабытое воскресало: отроческие мечты, юношеские надежды, удаль молодости, тюрьма и ссылка – эти ранние несчастия, не оставившие никакой горечи на душе, пронесшиеся, как вешние грозы, освежая и укрепляя своими ударами молодую жизнь».

Этот раз я писал не для того, чтобы выиграть время, – торопиться было некуда.

Когда я начинал новый труд, я совершенно не помнил о существовании «Записок одного молодого человека» и как-то случайно попал на них в British Museum’e,[4] перебирая русские журналы. Я велел их списать и перечитал. Чувство, возбужденное ими, было странно: я так ощутительно увидел, насколько я состарелся в эти пятнадцать лет, что на первое время это потрясло меня. Я играл еще тогда жизнию и самим счастием, как будто ему и конца не было. Тон «Записок одного молодого человека» до того был розен, что я не мог ничего взять из них; они принадлежат молодому времени, они должны остаться сами по себе. Их утреннее освещение нейдет к моему вечернему труду. В них много истинного, но много также и шалости; сверх того, на них остался очевидный для меня след Гейне, которого я с увлечением читал в Вятке. На «Былом и думах» видны следы жизни и больше никаких следов не видать.

Мой труд двигался медленно… много надобно времени для того, чтобы иная быль отстоялась в прозрачную думу – неутешительную, грустную, но примиряющую пониманием. Без этого может быть искренность, но не может быть истины!

Несколько опытов мне не удались, – я их бросил. Наконец, перечитывая нынешним летом одному из друзей юности мои последние тетради, я сам узнал знакомые черты и остановился… труд мой был кончен!

Очень может быть, что я далеко переценил его, что в этих едва обозначенных очерках схоронено так много только для меня одного; может, я гораздо больше читаю, чем написано; сказанное будит во мне сны, служит иероглифом, к которому у меня есть ключ. Может, я один слышу, как под этими строками бьются духи… может, но оттого книга эта мне не меньше дорога. Она долго заменяла мне и людей и утраченное. Пришло время и с нею расстаться.

Все личное быстро осыпается, этому обнищанию надо покориться. Это не отчаяние, не старчество, не холод и не равнодушие: это – седая юность, одна из форм выздоровления или, лучше, самый процесс его. Человечески переживать иные раны можно только этим путем.

В монахе, каких бы лет он ни был, постоянно встречается и старец и юноша. Он похоронами всего личного возвратился к юности. Ему стало легко, широко… иногда слишком широко… Действительно, человеку бывает подчас пусто, сиротливо между безличными всеобщностями, историческими стихиями и образами будущего, проходящими по их поверхности, как облачные тени. Но что же из этого? Людям хотелось бы все сохранить: и розы, и снег; им хотелось бы, чтоб около спелых гроздьев винограда вились майские цветы! Монахи спасались от минут ропота молитвой. У нас нет молитвы: у нас есть труд. Труд – наша молитва. Быть может, что плод того и другого будет одинакий, но на сию минуту не об этом речь.

Да, в жизни есть пристрастие к возвращающемуся ритму, к повторению мотива; кто не знает, как старчество близко к детству? Вглядитесь, и вы увидите, что по обе стороны полного разгара жизни, с ее венками из цветов и терний, с ее колыбелями и гробами, часто повторяются эпохи, сходные в главных чертах. Чего юность еще не имела, то уже утрачено; о чем юность мечтала, без личных видов, выходит светлее, спокойнее и также без личных видов из-за туч и зарева.

Читать еще:  Асмодей нашего времени краткое содержание.

…Когда я думаю о том, как мы двое теперь, под пятьдесят лет, стоим за первым станком русского вольного слова, мне кажется, что наше ребячье Грютли на Воробьевых горах было не тридцать три года тому назад, а много – три!

Жизнь… жизни, народы, революции, любимейшие головы возникали, менялись и исчезали между Воробьевыми горами и Примроз-Гилем; след их уже почти заметен беспощадным вихрем событий. Все изменилось вокруг: Темза течет вместо Москвы-реки, и чужое племя около… и нет нам больше дороги на родину… одна мечта двух мальчиков – одного 13 лет, другого 14 – уцелела!

Пусть же «Былое и думы» заключат счет с личною жизнию и будут ее оглавлением. Остальные думы – на дело, остальные силы – на борьбу.

Таков остался наш союз…Опять одни мы в грустный путь пойдем.Об истине глася неутомимо, —

И пусть мечты и люди идут мимо!

Детская и университет (1812–1834)

Когда мы в памяти своей Проходим прежнюю дорогу, В душе все чувства прежних дней Вновь оживают понемногу, И грусть и радость те же в ней, И знает ту ж она тревогу, И так же вновь теснится грудь, И так же хочется вздохнуть.

… – Вера Артамоновна, ну расскажите мне еще разок, как французы приходили в Москву, – говаривал я, потягиваясь на своей кроватке, обшитой холстиной, чтоб я не вывалился, и завертываясь в стеганое одеяло.

– И! что это за рассказы, уж столько раз слышали, да и почивать пора, лучше завтра пораньше встанете, – отвечала обыкновенно старушка, которой столько же хотелось повторить свой любимый рассказ, сколько мне – его слушать.

– Да вы немножко расскажите, ну, как же вы узнали, ну, с чего же началось?

– Так и началось. Папенька-то ваш, знаете, какой, – все в долгий ящик откладывает; собирался, собирался, да вот и собрался! Все говорили, пора ехать, чего ждать, почитай, в городе никого не оставалось. Нет, все с Павлом Ивановичем переговаривают, как вместе ехать, то тот не готов, то другой.

Роман о русском революционере и мыслителе

Мемуаров издано на свете так много, что даже имеющиеся специальные библиографические указатели не могут дать в этом отношении полной картины. Автобиографии же, которые в мировой литературе приобрели и сохранили классическое значение, можно сосчитать по пальцам.

Таковы воспоминания Челлини, «Исповедь» Руссо, «Поэзия и правда» Гете, автобиографическая трилогия Горького, «Былое и думы» Герцена. Правда, может возникнуть желание пополнить этот перечень. Но даже такие выдающиеся художественные произведения, как автобиографические повести-хроники С. Т. Аксакова и «История моего современника» В. Г. Короленко не отличаются той полнотой и глубиной раскрытия себя, тем охватом целой эпохи, которые характеризуют классические автобиографии.

Конечно, автобиографии могут ставить себе различные цели. Большую, даже мировую известность завоевали некоторые автобиографии, преследовавшие и выполнившие строго ограниченные задачи: рассказать не столько о себе, сколько о той деятельности, которой автор отдал себя целиком, и о подготовке к ней. Таковы, например, «Записки революционера» П. Кропоткина или «Моя жизнь в искусстве» К. С. Станиславского.

Но мы говорим об автобиографии, в которой автор исследует и раскрывает самого себя, свой ум и свое сердце, свою жизнь и деятельность и воплощает свой рассказ о себе и других в художественных образах, обладающих непреходящей эстетической ценностью.

Для создания такой автобиографии требуется сочетание, встречающееся чрезвычайно редко: синтез высших человеческих качеств в чем-то очень существенном выражающих передовые устремления эпохи, с литературным дарованием, способным выполнить труднейшую задачу безоглядного и отважного рассказа о себе и своем времени.

Такую автобиографию способен создать только большой — если не великий — человек и большой — если не гениальный — писатель.

«Былое и думы» можно назвать романом о русском революционере. Но это роман и о человеке со всеми его личными особенностями, исканиями и заблуждениями, победами и поражениями, со всеми противоречиями его внутреннего мира, это повествование и об его личной жизни, любви, увлечениях и страстях.

Создание «Былого и дум» знаменует собою в жизни их автора тот пункт, в котором встретились, пересеклись и запечатлелись все многообразные и многосторонние искания Герцена — человека, революционера, мыслителя.

Поэтому и необходимо представить себе, хотя бы в самых общих чертах, путь Герцена, приведший его к созданию «Былого и дум».

Герцен рано и целеустремленно стал искать поприще, достойное тех сил и способностей, которые он ощущал в себе. Его, образующая целый том, переписка 30-х годов с другом и невестой Н. А. Захарьиной во многом посвящена страстным раздумьям об их будущем, освещенным поисками осуществления высокого призвания.

Тогда же, в годы вятской ссылки, стало вырисовываться своеобразие герценовского художественного дарования, стремление рассказать о себе, о своем духовном мире, о своем жизненном опыте и связать свою биографию с «биографией человечества». «Записки одного молодого человека», напечатанные в 1840–1841 годах и подведшие итоги вятским автобиографическим опытам, в сущности представляли собою уже ранний вариант некоторых глав первых частей «Былого и дум».

Затем, в 1841–1846 годах, Герцен публикует ряд завоевавших ему имя и известность произведений как в области философии («Письма об изучении природы», «Дилетантизм в науке» и др.), так и художественной литературы («Кто виноват?», «Сорока-воровка» и др.).

Но Герцен не хотел быть только писателем, только ученым. Этим он не был в состоянии удовлетвориться. Больше того, он чувствовал, что и как философу и тем более как художнику ему совершенно необходима опора в такой собственной деятельности, которая дает право писать о своем идейном и практическом опыте, о своих переживаниях и думах. А для Герцена такой жизнью могла стать только жизнь русского революционера.

Эмиграция (1847 г.), открытое объявление войны царизму, создание в Лондоне в начале 50-х годов вольной русской печати, издание альманаха «Полярная звезда», а с 1857 года газеты «Колокол» определили новый важнейший период деятельности Герцена. И не случайно тогда же, когда он готовился обратиться со свободным словом к России, Герцен приступил к «Былому и думам». Ибо найден был тот жизненный, проверенный делом фундамент, который давал право углубить и расширить давно задуманный роман о русском революционере и мыслителе. Поэтому всякая попытка отделить в авторе и герое «Былою и дум» революционера от чело-века была бы насильственной.

«Былое и думы» раскрывают и человека и писателя. Для читателя это открытие и данной замечательной личности, и, неотрывно от нее, тех могучих общественных сил истории, которые отразились и воплотились в человеке.

Недаром Герцен сказал в предисловии к пятой части «Былого и дум», что это произведение представляет собой «отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге».

Перед нами предельно откровенная история духовного, нравственного и идейного развития человека, действительно постоянно «встречавшегося» с историей, с важнейшими силами, событиями, идеями и деятелями того ее отрезка, который начинается на склоне 20-х и заканчивается на исходе 60-х годов XIX века.

В самом деле, еще в юности Герцен, ровесник Отечественной войны 1812 года, завязывает отношения с такими видными представителями старшего, пушкинского поколения, поколения декабристов, как М. Ф. Орлов и П. Я. Чаадаев. В 40-х годах он в центре дружеского кружка с Н. П. Огаревым, В. Г. Белинским, М. А. Бакуниным, со знаменитым историком Т. Н. Грановским, с великим актером М. С. Щепкиным. Вместе с тем он находится в сложных взаимоотношениях с такими лидерами славянофильства, как К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин, А. С. Хомяков, братья Киреевские — всё обострявшиеся идейные конфликты помешали изначальной симпатии к некоторым из них перейти в дружескую близость.

Читать еще:  История монстер хай. Книги монстр хай, приключения

Покинув в 1847 году Россию, Герцен играет крупную роль среди таких деятелей международного демократического движения, как Виктор Гюго, Ворцель, Кошут, Гарибальди, Маццини, Оуэн, Прудон, Луи Блан, Ледрю Роллен, Феликс Пиа, Гервег и многие другие.

В 60-х годах в борьбе с царизмом Герцен находится по одну сторону баррикад с Чернышевским, Добролюбовым, Н. Серно-Соловьевичем и другими русскими революционерами этого периода.

Если еще иметь в виду отношения Герцена с Толстым, Тургеневым, Ф. И. Тютчевым, Н. Н. Ге, В. В. Стасовым, с рядом русских ученых-естествоиспытателей и другими деятелями русской культуры — а мы называем лишь наиболее громкие и то далеко не все имена, — то широту всех этих связей нельзя не признать удивительной.

Правда, некоторая, сравнительно небольшая, часть этих отношений не получила по разным причинам прямого отражения в «Былом и думах». С Чернышевским, например, у Герцена была лишь одна и крайне трудная для автора «Былого и дум» встреча, о которой нельзя было публично рассказать, в частности и по конспиративным соображениям.

Однако такие «лакуны» не влияют на полноту отражения духовной идейной жизни в «Былом и думах». Думается, одна из наиболее примечательных особенностей этого произведения, выражающих его индивидуальную неповторимость, заключается в художественном отражении в нем главных идей и мировоззрений эпохи, — тех идей, которые определяли расстановку сил в духовной борьбе этих десятилетий. Это встречи Герцена и с идеями дворянской революционности, и с утопическим социализмом Сен-Симона и Оуэна, и с философией Гегеля, и со взглядами эпигонов, опошлявших последнюю, и с естественно-научным материализмом, и с воззрениями разного рода представителей буржуазной и мелкобуржуазной демократии, и с анархиствующим прожектерством Бакунина, и с мировоззрением молодой русской революционной демократии, и с идеей исторической необходимости, выдвинутой марксизмом.

Мемуарная хроника Александра Герцена «Былое и думы»: краткое содержание

Произведение «Былое и думы», краткое содержание которого приведено в этой статье, – мемуарная хроника, написанная Александром Герценом. Она представляет собой панораму жизни в России и Европе в середине XIX столетия.

История создания

Произведение «Былое и думы», краткое содержание которого позволяет получить полноценное впечатление о нем, писалось на протяжении нескольких лет. Большинство глав были созданы с 1852 по 1855 годы, некоторые из них опубликованы в «Полярной звезде».

При этом Герцен постоянно дописывал и пересматривал главную книгу своей жизни, практически до самой смерти. Стоит отметить необычайный успех после издания первых глав, которые вызвали у читателей небывалый интерес к этим мемуарам.

Во время создания произведения Герцен переживал тяжелые периоды в жизни. Ему пришлось пересматривать не только свои революционные воззрения. Фактически разваливалась и его семья. Уже после смерти писателя была опубликована самая знаменитая глава мемуаров, посвященная внебрачным отношениям его жены с поэтом Гервегом.

Структура мемуаров

Произведение Герцена охватывает широкий временной период его жизни, начиная с проживания в Москве, занятой французами. Тогда он был еще ребенком и мало что мог поведать миру о тех событиях. Поэтому в мемуарах можно встретить воспоминания его няни. В конце хроники писатель делится впечатлениями от поездок по Европе в середине 60-х годов.

Собственно воспоминаниями назвать «Былое и думы» Герцена сложно. Последовательное повествование ведется только в первых пяти частях из восьми. Далее следуют очерки, отрывки из опубликованных трудов, расположенные в хронологическом порядке. Сам автор часто сравнивал свое произведение с домом, который постоянно приходится достраивать.

Начало: «Детская и университет»

Краткое содержание «Былого и дум» следует начать с описания жизни главного героя в доме его отца.

Большое влияние на формирование личности Герцена оказало восстание декабристов. Тогда ему было 13 лет. Ключевым стало знакомство с Николаем Огаревым в 1827 году. Это был его дальний родственник, который на долгие годы стал его верным другом. Вместе они работали в Лондоне, в русской типографии.

Герцен в «Былом и думах» описывает, что сблизился с Огаревым из-за любви к Шиллеру. Свою дружбу молодые люди считали союзом политических заговорщиков. В мемуарах есть знаменитая сцена, в которой они присягают друг другу на Воробьевых горах, обещая всю жизнь посвятить идеологической борьбе.

Нести в массы свои радикальные политические взгляды Александр Герцен продолжил и в годы студенчества. Он учился в Московском университете на физико-математическом факультете.

«Тюрьма и ссылка»

Второй раздел называется «Тюрьма и ссылка». В этой части мемуаров «Былое и думы», краткое содержание которых представлено в данной статье, описывается период с 1834 по 1838 годы. Герцена и Огарева арестовывают и ссылают на основании «сфабрикованного» дела об оскорблении императора. Александр Герцен оказывается в Вятке (нынешний Киров). Там он работает в губернской канцелярии, курирует отдел статистики. В этой главе «Былого и дум» приведено множество всевозможных анекдотичных, а порой и печальных историй из жизни губернской управы.

В 1838 году Герцена переводят во Владимир.

«Владимир-на-Клязьме»

В третьей части события разворачиваются в 1838 и 1839 годах. Во Владимире автор встречает Наталью Захарьину. Между ними возникают романтические отношения. Проблема в том, что Наталья — дальний родственник Герцена, незаконная дочь его дяди, которая все это время воспитывалась под присмотром своей злобной тетки.

Родственники категорически против их союза, хотя молодые люди рассчитывали пожениться.

В 1838 году Герцен решается на рискованный шаг: вместе с невестой они приезжают в Москву, где ему запрещено бывать, и тайно венчаются.

«Москва, Петербург и Новгород»

Краткий пересказ четвертой части, который есть в этой статье, поможет узнать, что происходило с автором мемуаров с 1840 по 1847 год. Начать, пожалуй, следует с того, что в указанный период Герцен и Огарев получили разрешение на возвращение в столицу.

В Москве они заинтересовались деятельностью кружка гегельянцев. В этой части автор пространно рассуждает о популярных тогда в России течениях западников и славянофилов.

В 1846 году между друзьями произошел идеологический разрыв. Одной из ключевых причин стала ссора Герцена с Грановским, с которым они не смогли прийти к консенсусу в вопросах бессмертия человеческой души. Тогда же Герцен принял решение уехать из России.

«Перед революцией и после нее»

Краткий пересказ пятой части мемуаров следует посвятить первым годам, которые Герцен проводит в Европе. Сначала он направляется в Париж. Автор описывает национально-освободительное движение, которое захватывает Италию, а также революцию 1848 года во Франции.

В мемуарной хронике Александра Герцена находится место и рассуждению об эмигрантах, которые живут в Париже, и католическому пафосу, и личности польского поэта и общественника Адама Мицкевича. Завершается раздел бегством автора в Швейцарию.

Стоит отметить, что в этой части каноны повествования в хронологической последовательности прерываются, чередуясь с краткими очерками и статьями. Например, в интермедии «Западные арабески» автор рассуждает о гибели целой цивилизации, явно находясь под впечатлением режима Наполеона III. По его мнению, Европу вскоре погубит мещанство, которое возводит в культ материальное благополучие. Выход Герцен видит только в создании социально равного государства.

Читать еще:  Художественное творчество и душевное и здоровье.

В эту же часть входит и глава о Прудоне, с которым познакомился автор. Он не соглашается со многими его идеями, приведенными в книге «О справедливости в церкви и в революции». Особенно Герцену не нравится, что Прудон приносит фактически в жертву справедливому государству человеческую личность. Также ему претит его собственническое отношение к женщинам. Герцен считает, что о сложных и многослойных вещах, например о ревности и измене, Прудон рассуждает слишком примитивно. По тому, какое внимание автор уделяет этим вопросам, становится ясно, что для него это болезненная и острая тема.

В завершении пятой части описываются драматические события, которые сопровождали семью Герцена. В частности, описываются последние годы жизни его супруги. Опубликована глава была уже после смерти всех действующих в ней лиц.

Присутствие множества эссе и очерков заставляет исследователей сомневаться в точном определении жанра. «Былое и думы», по мнению большинства литераторов, все же мемуары.

В отдельном эссе пятой части Герцен описывает, что происходит в Париже в 1848 году. Восстание жестко подавляется, а престол занимает Наполеон III. Уделяется внимание и сложностям в личной жизни автора. Болезнь его маленькой дочери наложила серьезный отпечаток на впечатлительную супругу, которая и без того имела склонность к депрессиям. Находясь на грани нервного срыва, Наталья сближается с поэтом Гервегом – немецким публицистом, близким другом ее супруга. Он трогает ее душу своими вечными жалобами на одиночество его души и непонимание со стороны окружающих.

При этом Наталья Александровна по-прежнему любит мужа. То, как складываются обстоятельства, мучит ее еще сильнее. В конце концов она оказывается перед выбором и решает объясниться с Герценом. Тот выражает готовность дать ей развод, если так будет лучше. Но Наталья в итоге решает остаться с мужем и прерывает общение с Гервегом.

Частично данный эпизод в сатирических красках изображает семейную жизнь немецкого поэта. Супруга Гервега Эмма – дочь банкира. Поэт на ней женился с расчетливой целью. Эмма – восторженная женщина, которая искренне считает, что посвящает жизнь попечительству гениального, по ее мнению, мужа.

Примирившись, Герцен с женой проводит несколько счастливых месяцев в Италии. Следующее испытание их ждет в 1851 году. В кораблекрушении погибает мать Герцена и их сын Коля.

Тем временем Гервег не желает смириться с тем, что его бросили. Он донимает супругов жалобами и угрозами, даже грозится покончить с собой. Вдобавок оповещает об их запутанных отношениях всех общих знакомых. Герцена поддерживают товарищи. В то же время происходит много неприятных и мелочных сцен. Припоминаются старые денежные долги, доходит до рукоприкладства. Наталья Александровна не в состоянии перенести этого давления, умирает в 1852 году после очередных родов. При этом официальной причиной смерти является чахотка.

Очерк, завершающий пятую часть, называется «Русские тени». Он посвящен эмигрантам, с которыми общался Герцен. В частности, речь идет о его однокурснике Сазонове, много лет бесцельно проскитавшимся по Европе. Для Герцена Сазонов – тип русского человека, который зазря сгубил в себе много сил и возможностей вместо того, чтобы направить их на полезное дело.

В этом же очерке Герцен требует от поколения «шестидесятников» признать правоту людей, которые жертвовали всем ради своих убеждений, отрицали все блага, предложенные современностью. Из мемуаров «Былое и думы» цитату Герцена из этого раздела: «Таких людей нельзя просто сдать в архив» — вспоминают до сих пор.

Еще один эмигрант, интересный автору, – Энгельсон, представитель поколения петрашевцев. Самолюбивый, чем-то надломленный, со страстью занимающийся изучением самого себя и самонаблюдением. Но все это практически ни к чему не приводит.

Шестая часть

В мемуарах «Былое и думы» после смерти жены автор уезжает в Англию. После того как Гервег сделал его личную трагедию достоянием общественности, ему нужно было сменить обстановку. Успокоение Герцен нашел в работе. Там он начал работу над произведением «Былое и думы», открыл русскую типографию в Лондоне. В тот период он пишет о благотворном одиночестве, о том, как умудрялся оставаться один среди шумной толпы.

Англия в то время была также наполнена русскими эмигрантами. О них он также подробно рассказывает в этой части мемуаров. Также отдельные очерки и статья посвящены вождям европейского национально-освободительного движения, со многими из которых Герцен был знаком лично. Глава «Горные вершины» посвящена Кошуте, Маццини и Ледрю-Роллену, глава Camicia rossa повествует о визите в Великобританию Гарибальди. Народ его принимал с восторгом, а правительство интриговало, не желая ссориться с Францией.

Находится место и рассказу об уголовниках и шпионах, которые под маской политических изгнанников требовали денежного содержания. Детально об этом можно прочесть в главе «Лондонская вольница пятидесятых годов».

Одна из идей Герцена основывалась на существовании национального характера. Поэтому отдельные очерки он посвящает эмигрантам разных национальностей. Краткие статьи получили названия «Немцы в эмиграции», «Польские выходцы». Особенно пристальное внимание он уделял тому, как национальные характеры проявляются в людях, сталкивая их между друг с другом. Это ярко продемонстрировано в главе «Два процесса». Здесь в юмористической форме описывается, как дело французских дуэлянтов рассматривает английский суд.

Седьмая часть

Предпоследняя часть мемуаров посвящена непосредственно русской эмиграции. Отдельные и подробные очерки автор пишет о Печорине и Бакунине. Также уделено внимание истории русской вольной типографии и изданию журнала «Колокол», которым Герцен, по устоявшемуся афоризму, «разбудил» Россию. Журнал выходил с 1858 по 1862 годы. Рассуждая о мемуарах «Былое и думы», отзывы читатели часто посвящают именно этим страницам произведения. Ведь «Колокол» сыграл важную роль в жизни страны. Ввозился он в то время подпольно, при этом читали его все.

Огромной популярности «Колокола» посвящена глава «Апогей и перигей». Усилилось его влияние после пожаров в Москве. Кроме того, важную роль сыграла и поддержка Герценом восставших в 1862 году поляков на страницах своего журнала.

В этой же части Герцен описывает занятный визит к нему какого-то полковника. Судя по всему, невежественного и нелиберального человека, но который считал своим долгом познакомиться с Герценом. Сам автор пишет, что почувствовал себя в тот момент генералом. Этот полковник относился к нему будто к своему начальнику.

Заключение

Заключительная часть мемуаров охватывает временной промежуток между 1865 и 1868 годами. Примечательно, что она не имеет ни названия, ни единой темы. Например, первая глава в ней озаглавлена «Без связи». В ней описываются впечатления, которые остались у автора после посещения различных европейских стран в 60-е годы. Стоит отметить, что и в те годы зарубежье представлялось писателю «царством мертвых».

Так, целая глава под названием «С того света» рассказывает о некогда известных и удачливых людях, ставших глубокими старцами. Герцен уверен, что единственная страна, в которой еще можно жить – это Швейцария.

Название заключительной главы мемуаров «Былое и думы» – «Старые письма». В ней приведены послания Герцену от известных людей того времени – Белинского, Чаадаева, Полевого, Прудона, Грановского. Эти письма Герцен противопоставляет своим мемуарам.

Многие из них удивительным образом похожи на всю книгу «Былое и думы», как воспоминания, написанные собственноручно автором. В ней он скрупулезно пытался сберечь что-то будничное и случайное рядом с серьезными рассуждениями о перспективах европейской цивилизации. Пожалуй, автору «Былого и дум» это удалось.

Источники:

http://nice-books.ru/books/proza/russkaja-klassicheskaja-proza/172593-aleksandr-gercen-byloe-i-dumy.html
http://www.litmir.me/br/?b=280148&p=1
http://www.syl.ru/article/348861/memuarnaya-hronika-aleksandra-gertsena-byiloe-i-dumyi-kratkoe-soderjanie

Александр герцен былое и думы. А Ссылка на основную публикацию Статьи c упоминанием слов: Жизнь История Москва Петербург Поэзия Эмиграция