Рейтинг статьи Загрузка…
ГОГОЛЬ Николай Васильевич (1809-52) , русский писатель. Литературную известность Гоголю принес сборник “Вечера на хуторе близ Диканьки” (1831-32) , насыщенный украинским этнографическим и фольклорным материалом, отмеченный романтическими настроениями, лиризмом и юмором. Повести из сборников “Миргород” и “Арабески” (оба— 1835) открывают реалистический период творчества Гоголя. Тема униженности “маленького человека” наиболее полно воплотилась в повести “Шинель” (1842) , с которой связано становление натуральной школы. Гротескное начало “петербургских повестей” (“Нос” , “Портрет” и др.) получило развитие в комедии “Ревизор” (постановка 1836) как фантасмагория чиновничье-бюрократического мира. В поэме-романе “Мертвые души” (1-й том — 1842) сатирическое осмеяние помещичьей России соединилось с пафосом духовного преображения человека. Религиозно-публицистическая книга “Выбранные места из переписки с друзьями” (1847) вызвала критическое письмо В. Г. Белинского. В 1852 Гоголь сжег рукопись 2-го тома “Мертвых душ” . Гоголь оказал решающее влияние на утверждение гуманистических и демократических принципов в русской литературе.
ГОГОЛЬ Николай Васильевич [20 марта (1 апреля) 1809, местечко Великие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии — 21 февраля (4 марта) 1852, Москва], русский писатель.
Семья. Детские годы
Происходил из помещичьей семьи среднего достатка: у Гоголей было около 400 душ крепостных и свыше 1000 десятин земли. Предки писателя со стороны отца были потомственными священниками, однако уже дед Афанасий Демьянович оставил духовное поприще и поступил в гетмановскую канцелярию; именно он прибавил к своей фамилии Яновский другую — Гоголь, что должно было продемонстрировать происхождение рода от известного в украинской истории 17 в. полковника Евстафия (Остапа) Гоголя (факт этот, впрочем, не находит достаточного подтверждения) . Отец, Василий Афанасьевич, служил при Малороссийском почтамте. Мать, Марья Ивановна, происходившая из помещичьей семьи Косяровских, слыла первой красавицей на Полтавщине; замуж за Василия Афанасьевича она вышла четырнадцати лет. В семье, помимо Николая, было еще пятеро детей. Детские годы будущий писатель провел в родном имении Васильевке (другое название Яновщина) , наведываясь вместе с родителями в окрестные места — Диканьку, принадлежавшую министру внутренних дел В. П. Кочубею, в Обуховку, где жил писатель В. В. Капнист, но особенно часто в Кибинцы, имение бывшего министра, дальнего родственника Гоголя со стороны матери — Д. П. Трощинского. С Кибинцами, где была обширная библиотека и домашний театр, связаны ранние художественные впечатления будущего писателя. Другим источником сильных переживаний мальчика служили исторические предания и библейские сюжеты, в частности, рассказываемое матерью пророчество о Страшном суде с напоминанием о неминуемом наказании грешников. С тех пор Гоголь, по выражению исследователя К. В. Мочульского, постоянно жил “под террором загробного воздаяния” .
“Задумываться о будущем я начал рано. ” . Годы учения. Переезд в Петербург
Вначале Гоголь учился в Полтавском уездном училище (1818-19) , потом брал частные уроки у полтавского учителя Гавриила Сорочинского, проживая у него на квартире, а в мае 1821 поступил в только что основанную Нежинскую гимназию высших наук. Учился Гоголь довольно средне, зато отличался в гимназическом театре — как актер и декоратор. К гимназическому периоду относятся первые литературные опыты в стихах и в прозе, преимущественно “в лирическом и сурьезном роде” , но также и в комическом духе, например, сатира “Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан” (не сохранилась) . Больше всего, однако, Гоголя занимает в это время мысль о государственной службе на поприще юстиции; такое решение возникло не без влияния профессора Н. Г. Белоусова, преподававшего естественное право и уволенного впоследствии из гимназии по обвинению в “вольнодумстве” (во время расследования Гоголь давал показания в его пользу) .
По окончании гимназии Гоголь в декабре 1828 вместе с одним из своих ближайших друзей А. С. Данилевским приезжает в Петербург, где его подстерегает ряд ударов и разочарований: не удается получить желаемого места; поэма “Ганц Кюхельгартен” , написанная, очевидно, еще в гимназическую пору и изданная в 1829 (под псевдонимом В. Алов) встречает убийственные отклики рецензентов (Гоголь тотчас же скупает почти весь тираж книги и предает его огню) ; к этому, возможно, прибавились любовные переживания, о которых он говорил в письме к матери (от 24 июля 1829) . Все это заставляет Гоголя внезапно уехать из Петербурга в Германию.
По возвращении в Россию (в сентябре того же года) Гоголю наконец удается определиться на службу — вначале в Департамент государственного хозяйства и публичных зданий, а затем в Департамент уделов. Чиновничья деятельность не приносит Гоголю удовлетворения; зато новые его публикации (повесть “Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала” , статьи и эссе) обращают на него все большее внимание. Писатель завязывает обширные литературные знакомства, в частности, с В. А. Жуковским, П. А. Плетневым, который у себя дома в мае 1831 (очевидно, 20-го) представил Гоголя А. С. Пушкину.
“Вечера на хуторе близ Диканьки”
Осенью того же года выходит 1-я часть сборника повестей из украинской жизни “Вечера на хуторе близ Диканьки” (в следующем году появилась 2-я часть) , восторженно встреченная Пушкиным: “Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия. ” . Вместе с тем “веселость” гоголевской книги обнаруживала различные оттенки — от беззаботного подтрунивания до мрачного комизма, близкого к черному юмору. При всей полноте и искренности чувств гоголевских персонажей мир, в котором они живут, трагически конфликтен: происходит расторжение природных и родственных связей, в естественный порядок вещей вторгаются таинственные ирреальные силы (фантастическое опирается главным образом на народную демонологию) . Уже в “Вечерах. ” проявилось необыкновенное искусство Гоголя создавать цельный, законченный и живущий по собственным законам художественный космос.
После выхода первой прозаической книги Гоголь — знаменитый писатель. Летом 1832 его с воодушевлением встречают в Москве, где он знакомится с М. П. Погодиным, С. Т. Аксаковым и его семейством, М. С. Щепкиным и другими. Следующая поездка Гоголя в Москву, столь же успешная, состоялась летом 1835. К концу этого года он оставляет поприще педагогики (с лета 1834 занимал должность адъюнкт-профессора всеобщей истории Санкт-Петербургского университета) и целиком посвящает себя литературному труду.
“Миргородский” и “петербургский” циклы. “Ревизор”
1835 год необычаен по творческой интенсивности и широте гоголевских замыслов. В этот год выходят следующие два сборника прозаических произведений — “Арабески” и “Миргород” (оба в двух частях) ; начата работа над поэмой “Мертвые души” , закончена в основном комедия “Ревизор” , написана первая редакция комедии “Женихи” (будущей “Женитьбы” ) . Сообщая о новых созданиях писателя, в том числе и о предстоящей в петербургском Александринском театре премьере “Ревизора” (19 апреля 1836) , Пушкин отмечал в своем “Современнике” : “Г-н Гоголь идет еще вперед. Желаем и надеемся иметь часто случай говорить о нем в нашем журнале” . Кстати, и в пушкинском журнале Гоголь активно публиковался, в частности, как критик (статья “О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году” ) .
“Миргород” и “Арабески” обозначили новые художественные миры на карте гоголевской вселенной. Тематически близкий к “Вечерам. ” (“малороссийская” жизнь) , миргородский цикл, объединивший повести “Старосветские помещики” , “Тарас Бульба” , “Вий” , “Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем” , обнаруживает резкое изменение ракурса и изобразительного масштаба: вместо сильных и резких характеристик — пошлость и безликость обывателей; вместо поэтических и глубоких чувств — вялотекущие, почти рефлекторные движения. Обыкновенность современной жизни оттенялась колоритностью и экстравагантностью прошлого, однако тем разительнее проявлялась в нем, в этом прошлом, глубокая внутренняя конфликтность (например, в “Тарасе Бульбе” — столкновение индивидуализирующегося любовного чувства с общинными интересами) . Мир же “петербургских повестей” из “Арабесок” (“Невский проспект” , “Записки сумасшедшего” , “Портрет” ; к ним примыкают опубликованные позже, соответственно в 1836 и 1842, “Нос” и “Шинель” ) — это мир современного города с его острыми социальными и этическими коллизиями, изломами характеров, тревожной и призрачной атмосферой. Наивысшей степени гоголевское обобщение достигает в “Ревизоре” , в котором “сборный город” как бы имитировал жизнедеятельность любого более крупного социального объединения, вплоть до государства, Российской империи, или даже человечества в целом. Вместо традиционного активного двигателя интриги — плута или авантюриста — в эпицентр коллизии поставлен непроизвольный обманщик (мнимый ревизор Хлестаков) , что придало всему происходящему дополнительное, гротескное освещение, усиленное до предела заключительной “немой сценой” . Освобожденная от конкретных деталей “наказания порока” , передающая прежде всего сам эффект всеобщего потрясения (который подчеркивался символической длительностью момента окаменения) , эта сцена открывала возможность самых разных толкований, включая и эсхатологическое — как напоминание о неминуемом Страшном суде.
В июне 1836 Гоголь (снова вместе с Данилевским) уезжает за границу, где он провел в общей сложности более 12 лет, если не считать двух приездов в Россию — в 1839-40 и в 1841-42. Писатель жил в Германии, Швейцарии, Франции, Австрии, Чехии, но дольше всего в Италии, продолжая работу над “Мертвыми душами” , сюжет которых (как и “Ревизора” ) был подсказан ему Пушкиным. Свойственная Гоголю обобщенность масштаба получала теперь пространственное выражение: по мере развития чичиковской аферы (покупка “ревизских душ” умерших людей) русская жизнь должна была раскрыться многообразно — не только со стороны “низменных рядов ее” , но и в более высоких, значительных проявлениях. Одновременно раскрывалась и вся глубина ключевого мотива поэмы: понятие “мертвая душа” и вытекавшая отсюда антитеза “живой” — “мертвый” из сферы конкретного словоупотребления (умерший крестьянин, “ревизская душа” ) передвигались в сферу переносной и символической семантики. Возникала проблема омертвления и оживления человеческой души, и в связи с этим — общества в целом, русского мира прежде всего, но через него и всего современного человечества. Со сложностью замысла связана жанровая специфика “Мертвых душ” (обозначение “поэма” указывало на символический смысл произведения, особую роль повествователя и позитивного авторского идеала) .
Читать еще: Индийские трактаты мудрости. Великие имена индии
Второй том “Мертвых душ” . “Выбранные места из переписки с друзьями”
После выхода первого тома (1842) работа над вторым томом (начатым еще в 1840) протекала особенно напряженно и мучительно. Летом 1845 в тяжелом душевном состоянии Гоголь сжигает рукопись этого тома, объясняя позднее свое решение именно тем, что “пути и дороги” к идеалу, возрождению человеческого духа не получили достаточно правдивого и убедительного выражения. Как бы компенсируя давно обещанный второй том и предвосхищая общее движение смысла поэмы, Гоголь в “Выбранных местах из переписки с друзьями” (1847) обратился к более прямому, публицистическому разъяснению своих идей. С особенной силой была подчеркнута в этой книге необходимость внутреннего христианского воспитания и перевоспитания всех и каждого, без чего невозможны никакие общественные улучшения. Одновременно Гоголь работает и над трудами теологического характера, самый значительный из которых — “Размышления о Божественной литургии” (опубликован посмертно в 1857) .
В апреле 1848, после паломничества в Святую землю к гробу Господню, Гоголь окончательно возвращается на родину. Многие месяцы 1848 и 1850-51 он проводит в Одессе и Малороссии, осенью 1848 наведывается в Петербург, в 1850 и 1851 посещает Оптину пустынь, но большую часть времени живет в Москве.
К началу 1852 была заново создана редакция второго тома, главы из которой Гоголь читал ближайшим друзьям — А. О. Смирновой-Россет, С. П. Шевыреву, М. П. Погодину, С. Т. Аксакову и членам его семьи и другим. Неодобрительно отнесся к произведению ржевский протоиерей отец Матвей (Константиновский) , чья проповедь ригоризма и неустанного нравственного самоусовершенствования во многом определяла умонастроение Гоголя в последний период его жизни.
В ночь с 11 на 12 февраля в доме на Никитском бульваре, где Гоголь жил у графа А. П. Толстого, в состоянии глубокого душевного кризиса писатель сжигает новую редакцию второго тома. Через несколько дней, утром 21 февраля он умирает.
Похороны писателя состоялись при огромном стечении народа на кладбище Свято-Данилова монастыря (в 1931 останки Гоголя были перезахоронены на Новодевичьем кладбище) .
В исторической перспективе гоголевское творчество раскрывалось постепенно, обнажая с ходом времени все более глубокие свои уровни. Для непосредственных его продолжателей, представителей так называемый натуральной школы, первостепенное значение имели социальные мотивы, снятие всяческих запретов на тему и материал, бытовая конкретность, а также гуманистический пафос в обрисовке “маленького человека” . На рубеже 19 и 20 столетий с особенной силой раскрылась христианская философско-нравственная проблематика гоголевских произведений, впоследствии восприятие творчества Гоголя дополнилось еще ощущением особой сложности и иррациональности его художественного мира и провидческой смелостью и нетрадиционностью его изобразительной манеры. “Проза Гоголя по меньшей мере четырехмерна. Его можно сравнить с его современником математиком Лобачевским, который взорвал Евклидов мир. ” (В. Набоков) . Все это обусловило огромную и все возрастающую роль Гоголя в современной мировой культуре.
Полное собрание сочинений. М. ; Л., 1937-52. Т. 1-14.
Гиппиус В. В. Гоголь. Л., 1924.
Вересаев В. В. Гоголь в жизни. М., 1990.
Николай Гоголь // Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М., 1996.
Своеобразие реализма Гоголя.
Своеобразие реализма Гоголя.
Творчество Гоголя обозначило новую фазу в развитии русского реализма. Сначала Белинский, а потом Чернышевский стали утверждать, что этот писатель явился родоначальником «гоголевского периода» в нашей литературе, который начался со второй половины 1840-х годов. Правда, содержание этого нового периода сводилось у них к развитию так называемого обличительного направления в литературе. В Гоголе они видели первого писателя-сатирика, сокрушившего в «Мертвых душах» социальные основы существовавшего в России общественного строя. Это был крайне односторонний взгляд на существо реализма Гоголя. Ведь не случайно же Достоевскому, глубоко религиозному писателю, чуждому идеологии революционной демократии, приписывается фраза: «Все мы вышли из гоголевской,,Шинели“». Дарование Достоевского, считавшего себя наследником Гоголя и Пушкина, бесконечно шире и богаче социального обличительства. «Гоголевское направление», утверждаемое Белинским и Чернышевским, просуществовало недолго и ограничилось, в сущности, рамками реализма писателей второй половины 1840-х годов, группировавшихся вокруг Белинского и получивших, с легкой руки Ф. В. Булгарина, название «натуральной школы». Подлинно гоголевская традиция, оказавшаяся продуктивной, развивалась в ином направлении, ведущем не к Чернышевскому с его романом «Что делать?», а к Достоевскому с его «Преступлением и наказанием».
Если подыскивать реализму Гоголя аналогии, то придется вспомнить о писателях позднего Возрождения – о Шекспире и Сервантесе, остро почувствовавших кризис того гуманизма, который с оптимизмом утверждали писатели раннего и высокого Возрождения в Италии. Этот гуманизм, традиции которого не умерли и в наше время, сводился к идеализации человека, его доброй природы. Новая русская литература, начиная с Пушкина, никогда не разделяла такой облегченной веры в человека, сознавая истину православно-христианского догмата о помраченности его природы первородным грехом. Этот взгляд очевиден у Пушкина, начиная с «Бориса Годунова». Русское Возрождение не порывало столь резко с религиозной традицией, как это случилось на Западе, и отстаивало гуманизм христианский, сознавая, что сама вера в человека изначально выросла из христианского сознания его связи с Богом. Конечно, реализм Гоголя существенно отличается от реализма Пушкина. Но природу этого реализма нельзя свести к социальному обличительству, ее можно понять лишь в соотношении творчества и эстетических позиций Гоголя с творчеством и эстетическими позициями Пушкина.
«Ничего не говорю о великости этой утраты. Моя утрата всех больше, – писал Гоголь друзьям, получив известие о гибели Пушкина. – Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина. Ничто мне были все толки… мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничего я не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему».
Гоголь встретился и сошелся с Пушкиным в 1831 году, а расстался с ним, уезжая за границу, в 1836-м. С уходом Пушкина исчезла опора. Небесный свод поэзии, высокой и недосягаемой в своей Божественной гармонии, который Пушкин, как атлант, держал на своих плечах, теперь обрушился на Гоголя. Он испытал впервые чувство страшного творческого одиночества, о котором поведал нам в седьмой главе «Мертвых душ».
Ясно, что в поэте, который никогда не изменял возвышенному строю своей лиры, Гоголь видит Пушкина, а в писателе, погрузившемся в изображение «страшной, потрясающей тины мелочей, опутавших нашу жизнь», писателе одиноком и непризнанном, Гоголь видит себя самого. За горечью утраты Пушкина, великого гения гармонии, чувствуется уже и скрытая полемика с ним, свидетельствующая о творческом самоопределении Гоголя по отношению к пушкинскому художественному наследию. Эта полемика ощущается и в специальных статьях. Определяя Пушкина как русского человека в его развитии, Гоголь замечает, что красота его поэзии – это «очищенная красота», не снисходящая до ничтожных мелочей, которые опутывают повседневную жизнь человека.
В «Выбранных местах из переписки с друзьями», давая Пушкину высокую оценку, Гоголь замечает в то же время некоторую односторонность его эстетической позиции: «Изо всего, как ничтожного, так и великого, он исторгает только одну его высшую сторону, не делая из нее никакого примененья к жизни… Пушкин дан был миру на то, чтобы доказать собою, что такое сам поэт, и ничего больше… Все сочинения его – полный арсенал орудий поэта. Ступай туда, выбирай себе всяк по руке любое и выходи с ним на битву; но сам поэт на битву с ним не вышел». Не вышел потому, что, «становясь мужем, забирая отовсюду силы на то, чтобы управляться с большими делами, не подумал о том, как управиться с ничтожными и малыми».
Мы видим, что сквозь похвалу Пушкину слышится гоголевский упрек ему. Может быть, этот упрек не совсем справедливый, но зато ясно выражающий мироощущение Гоголя. Он рвется на битву со всем накопившимся «сором и дрязгом» «растрепанной действительности», который был оставлен Пушкиным без внимания. Литература призвана активно участвовать в жизнестроительстве более совершенного человека и более гармоничного миропорядка. Задача писателя, по Гоголю, заключается в том, чтобы открыть человеку глаза на его собственное несовершенство.
Расхождение Гоголя с Пушкиным было не случайным и определялось не личными особенностями его дарования. Ко второй половине 1830-х годов в русской литературе началась смена поколений, наступала новая фаза в самом развитии художественного творчества. Пафос Пушкина заключался в утверждении гармонических идеалов. Пафос Гоголя – в критике, в обличении жизни, которая вступает в противоречие с собственными потенциальными возможностями, обнаруженными гением Пушкина – «русским человеком в его развитии». Пушкин для Гоголя остается идеалом, опираясь на который он подвергает анализу современную жизнь, обнажая свойственные ей болезни и призывая ее к исцелению. Образ Пушкина является для Гоголя, как потом и для Достоевского, «солнцем поэзии» и одновременно залогом того, что русская жизнь может совершенствоваться в пушкинском направлении. Пушкин – это гоголевский свет, гоголевская надежда.
Читать еще: Магия фокусов. История карточных фокусов
«Высокое достоинство русской природы, – считает Гоголь, – состоит в том, что она способна глубже, чем другие, принять в себя слово Евангельское, возводящее к совершенству человека. Семена небесного Сеятеля с равной щедростью были разбросаны повсюду. Но одни попали на проезжую дорогу при пути и были расхищены налетевшими птицами; другие попали на камень, взошли, но усохли; третьи, в тернии, взошли, но скоро были заглушены дурными травами; четвертые только, попавшие на добрую почву, принесли плод. Эта добрая почва – русская восприимчивая природа. Хорошо взлелеянные в сердце семена Христовы дали все лучшее, что ни есть в русском характере».
Пушкин, по Гоголю, гений русской восприимчивости. «Он заботился только о том, чтобы сказать одним одаренным поэтическим чутьем: „Смотрите, как прекрасно творение Бога!“ – и, не прибавляя ничего больше, перелетать к другому предмету затем, чтобы сказать также: „Смотрите, как прекрасно Божие творение! “ … И как верен его отклик, как чутко его ухо! Слышишь запах, цвет земли, времени, народа. В Испании он испанец, с греком – грек, на Кавказе – вольный горец в полном смысле этого слова; с отжившим человеком он дышит стариной времени минувшего; заглянет к мужику в избу – он русский весь с головы до ног».
Эти черты русской природы связаны, по Гоголю, с православнохристианской душой народа, наделенного даром бескорыстного приветного отклика на красоту, правду и добро. В этом заключается секрет «силы возбудительного влияния» Пушкина на любой талант. Гоголь почувствовал эту возбудительную силу в самом начале творческого пути. Пушкин дал ему «некий свет» и призвал его: «Иди ж, держись сего ты света. / Пусть будет он тебе единственная мета». Гоголь пошел в литературе собственным путем, но направление движения определял по пушкинскому компасу. Наряду с этим удивительно то напряженное чувство ответственности перед страной и народом, которое испытывал Гоголь на протяжении всего жизненного пути: «Русь! чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?»
Во второй половине жизни своей Гоголь вдруг почувствовал себя одиноким. Ему показалось, что современники плохо его понимают. И хотя при жизни его высоко ценил Белинский и другие русские критики, этими оценками писатель был не удовлетворен: они скользили по поверхности его дарования и не касались глубины. В Гоголе все предпочитали видеть писателя-сатирика, обличителя пороков современного общественного строя. Но скрытые духовные корни, которые питали его дарование, современники склонны были не замечать.
В одном письме к Жуковскому Гоголь говорит, что в процессе творчества он прислушивается к высшему зову, требующему от него безусловного повиновения и ждущему его вдохновения. Вслед за Пушкиным Гоголь видит в писательском призвании Божественный дар. В изображении человеческих грехов, в обличении человеческой пошлости Гоголь более всего опасается авторской субъективности и гордыни. И в этом смысле его произведения тяготели к пророческому обличению. Писатель, как человек, подвержен тем же грехам, что и люди, им изображаемые. Но в минуты творческого вдохновения он теряет свое «я», свою человеческую «самость». Его устами говорит уже не человеческая, а Божественная мудрость: голос писателя – пророческий глас.
Мировоззрение Гоголя в основе своей было глубоко религиозным. Гоголь никогда не разделял идейных установок Белинского и русской мысли, согласно которым человек по своей природе добр, а зло заключается в общественных отношениях. «Природа человека» никогда не представлялась Гоголю «мерою всех вещей». Источник общественного зла заключен не в социальных отношениях, и устранить это зло с помощью реформ или революций нельзя. Несовершенное общество не причина, а следствие человеческой порочности. Внешняя организация жизни – отражение внутреннего мира человека. И если в человеке помрачен его Божественный первообраз, никакие изменения внешних форм жизни не в состоянии уничтожить зло.
«Я встречал в последнее время много прекрасных людей, которые совершенно сбились, – обращался Гоголь к Белинскому и людям его круга. – Одни думают, что преобразованьями и реформами, обращеньем на такой и на другой лад можно поправить мир; другие думают, что посредством какой-то особенной, довольно посредственной литературы, которую вы называете беллетристикой, можно подействовать на воспитание общества. Но благосостояние общества не приведут в лучшее состояние ни беспорядки, ни пылкие головы. Брожение внутри не исправить никакими конституциями. Общество образуется само собою, общество слагается из единиц. Надобно, чтобы каждая единица исполняла должность свою. Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство». Источник этих убеждений писателя очевиден: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33).
Все творчество Гоголя взывает к падшему человеку: «Встань и иди!» «В нравственной области Гоголь был гениально одарен, – утверждал исследователь его творчества К. Мочульский, – ему было суждено повернуть всю русскую литературу от эстетики к религии, сдвинуть ее с пути Пушкина на путь Достоевского. Все черты, характеризующие „великую русскую литературу“, ставшую мировой, были намечены Гоголем: ее религиозно-нравственный строй, ее гражданственность и общественность, ее пророческий пафос и мессианство».
Гоголь бичевал социальное зло в той мере, в какой видел коренной источник несовершенств. Гоголь дал этому источнику название пошлость современного человека. «Пошлым» является человек, утративший духовное измерение жизни, образ Божий. Когда помрачается этот образ в душе, человек превращается в плоское существо, замкнутое в себе самом, в своем эгоизме. Он становится пленником своих несовершенств и погружается в болото бездуховного ничто. Люди вязнут в тине мелочей, опутывающих жизнь. Смысл их существования сводится к потреблению материальных благ, которые тянут человеческую душу вниз – к расчетливости, хитрости, лжи.
Гоголь пришел к мысли, что всякое изменение жизни к лучшему надо начинать с преображения человеческой личности. В отличие от либералов-реформаторов и революционеров-социалистов Гоголь не верил в возможность обновления жизни путем изменений существующего социального строя. Гоголь опровергает всякое сближение имени Христа с революционными идеями, что неоднократно делал Белинский, в том числе и в зальцбруннском письме: «Кто же, по-вашему, ближе и лучше может истолковать теперь Христа? – задает Гоголь вопрос Белинскому. – Неужели нынешние коммунисты и социалисты, объясняющие, что Христос повелел отнимать имущества и грабить тех, которые нажили себе состояние? Опомнитесь!… Христос нигде никому не говорил отнимать, а еще, напротив, и настоятельно нам велит Он уступать: снимающему с тебя одежду отдай последнюю рубашку, с просящим тебя пройти с тобою одно поприще пройди два». «Мысль об „общем деле“ у Гоголя была мыслью о решительном повороте жизни в сторону Христовой правды – не на путях внешней революции, а на путях крутого, но подлинного религиозного перелома в каждой отдельной человеческой душе», – писал о Гоголе русский религиозный философ Василий Зеньковский. В настоящей литературе Гоголь видел действенное орудие, с помощью которого можно пробудить в человеке религиозную искру и подвигнуть его на этот крутой перелом. И только неудача с написанием второго тома «Мертвых душ», в котором он хотел показать пробуждение духовных забот в пошлом человеке, заставила его обратиться к прямой религиозной проповеди в «Выбранных местах из переписки с друзьями».
Белинский придерживался в те годы революционно-демократических и социалистических убеждений. Потому он и обрушился на эту книгу в «Письме к Гоголю», упрекая писателя в ренегатстве, в отступничестве от «прогрессивных» взглядов, в религиозном мракобесии. Это письмо показало, что религиозную глубину гоголевского реализма Белинский не чувствовал никогда. Пафос реалистического творчества Гоголя он сводил к «обличению существующего общественного строя».
От Белинского пошла традиция делить творчество Гоголя на две части. «Ревизор» и «Мертвые души» рассматривались как прямая политическая сатира на самодержавие и крепостничество, косвенно призывавшая к их «свержению», а «Выбранные места из переписки с друзьями» толковались как произведение, явившееся в результате крутого перелома в мировоззрении писателя, изменившего своим «прогрессивным» убеждениям. Не обращали внимания на неоднократные и настойчивые уверения Гоголя, что «главные положения» его религиозного миросозерцания оставались неизменными на протяжении всего творческого пути. Идея воскрешения «мертвых душ» была главной и в художественном, и в публицистическом его творчестве. «Общество тогда только поправится, когда всякий человек займется собою и будет жить как христианин», – утверждал Гоголь. Это было коренное его убеждение от ранних повестей и рассказов до «Мертвых душ» и «Выбранных мест из переписки с друзьями».
Ирреальность реального и реальность ирреального
Приступая к возможно невозможному, равно как и невозможно возможному
толкованию мироздания, словом.
Читать еще: Красивые цитаты про крым короткие. Цитаты о крыме
Заранее будет известно, читатель, что слово, лишь данный нам инструмент, настроенный на твою душу в полёте к ирреальному, которое само по себе станет ярче самой близкой к тебе реальности, любой, что у тебя под рукой, если включишь ты в себе неосознанное тобой, вероятно, пугающее безумием — высотой
или бездной.
Знание, как некое совершенство, долгие века одевало нас в ризы благо- пристойного, расщепляющего суть, добывающего огонь видимого проникновения в сущность. Но пришла пора сообразности. Демон науки и далее будет вести человечество в никуда, прельщая мнимой полезностью, но ангел искусства уже шевельнул крылом, чтобы взлететь с построенного фундамента верований и учений в оправданное бессмертие. То понятно непонятное, как допустим, — летит мысль, мы попробуем объяснить неуклюжим словом, повторяю — тем инструментом, на котором дано играть твоими ощущениями, а в них та глубокая, но всегда
неполная истина, обещающая тебе бессмертие катастрофическое.
Начнём с того, что реальности, которую мы придумали — не существует вовсе. Мы живём одиноким числом, и вес и мера, весь вещный мир мерится в его габаритах, лихие всадники коэффициенты сопрягают допустимые величины, строя гробовые скрижали наук. И все эти соразмерности числа пытаются выстроить мир, подобно бегущему по болоту, он опирается на кочки твёрдо-
лобого знания о себе.
Здесь, видимо, из глубины опыта прожитой жизни возникает первый принцип — как отказ от знания в некоторой области, допустим в математике, когда не поддавшись волшебству логарифмов и интегралов, отказавшись от освоения мира через стройную систему, забыв её напрочь, но не совсем — оставив гармонию возможности познания, и зная всё равно — итога там не будет, проецируя этот ход вещей на все возможные остальные науки, возвращаешься к числу, как перво- форме и требуешь от него жизни. И она в нём заключена, а, может быть, вернее заключено само число в некоем (Пси -психея -душа), которое дарует радость
вовлечённости в нечто происходящее.
Не соревнуясь с познанием, с адептами тех или иных наук, скорбящей душой своей пытался влить я в себя тексты адептов Алхимии: «Вот что есть истина, совершенная истина и ничего, кроме истины: внизу всё такое же, как и вверху, а вверху всё такое же, как внизу. Одного уже этого знания достаточно, чтобы творить чудеса. И поскольку все вещи существуют в Едином и проистекают из Него, Это Единое, которое есть
Первопричина, порождает все вещи в соответствии с их природой.
Солнце — Его отец, Луна — Его мать, Земля — его кормилица и защит- ница, а ветер лелеет Его в своём чреве. Единое есть Отец всех вещей, в Нём заключена вечная Воля. Здесь на Земле Его сила и власть пребывают в без- раздельном единстве. Землю подобает отделять от огня, утончённое от плотного, но только осторожно и с великим терпением. Единое же возвышается с земли до небес и опускается на землю. Оно таит в себе силу вещей небесных и силу вещей земных. Через это Единое вся слава мира сего станет твоею,
а всё неведение покинет тебя.
Это Сила, могущественнее которой быть не может, потому что Она про- никает в тайны и рассеивает неведение. Ею был создан этот мир. Она совер-
шает великие чудеса, ключ к которым содержится в этих словах.
Именуют меня Гермес Трисмегист, ибо я постиг три основных принципа философии Вселенной.
В словах моих содержится итог всей Солнечной Работы.»
Но, видимо, знание не позволило им,а, может, быть, Слова им не хватило, выразить переход в иную сущность толкования о том, что человечество недостойно их преображения, доказывает мне, что и на духовном уровне существует школа науки и всё растворяется в бесконечности. Но это под —
тверждает только то, с чего мы начали.
Теперь, взяв на себя обязанность Адепта слова, я превращу свинец невежества в золото мудрости, заранее зная, что примесь возможного неверия возвращает любого идущего по этим строкам в самое начало, но тот, кто удосужится вернуться, новый путь пройдёт легче, и меньше прмесей
останется в его душе.
Я может быть пишу к двум или трём, а может быть к Одному:
Совсем легко, почти за облаками, движенье первой видится строки, светлой переливающейся в своих недоразумлениях во влекомую нежную вечность, и да простим мы несуразность горькой мысли, всё оправдано жизнью впечатлительной. И дух добра почти у гроба может что-то одолеть, но названное не сбывается, ложится досками в землю и прорастает млекнущей
зеленью на наших вопросах.
И откровением тебе данным, первой строкой всё занавесилось. И тёмное и просветлённо-тайное брезжит, пытается вырваться, будоражит грани слепого бытия, светочем недоразумления, лёгкой поступью неосознанного желания, милой улыбкой всех, всех, всех, пытающихся укрыться печалью или радостью, но всё
равно живущих жизнью в занавесях творчества любимого.
Да будем мы согласны в ожиданиях не нами сотворённого, но ждущего и желаемого мира, всем разлетеньем восторженных почек из нас растущих деревьев, да будет почва травой не угаданной в голубооких небесах. Нас ждёт такая неразгаданность, что больше не хватает слов. Но Оно рождается в объятиях
грешных, изувечных слов — Слово, как влекущее занятие — жизни перевёрнутых основ.
Человечество который век пытается разугадать понятие — Время, давая различные ему определения, оно то уверено в его абсолютности, то в его относительности, соглашаясь однако, что существует оно в пространстве и движении, что оно является в прошлом, в настоящем и в будущем. Вот это существование в триединстве, даёт мне право предложить, что Время это Бог —
Сын, Отец и Святой Дух.
В наши времена мы стали язычниками, поклоняемся множеству божков, не
ведая того.
Иных богов не надо славить: Они как равные с тобой, И, осторожную рукой,
Позволено их переставить.
В сознании нашем есть: Полётное время, компьютерное время, время литературное и революционное и т.д. и т.п. А знаменитое американское время — деньги или наша телевизионная передача «Время». Древние считали, что нельзя войти в одну реку дважды и далее развивая эту мысль угадали, что если считать реку — Временем, в неё невозможно вообще войти, ввиду её постоянного изменения. Да настоящее непостижимо, как непостижим Христос, хотя вроде бы мы живём в Нём и Им. «Остановись мгновенье,
ты прекрасно». Бог Отец наше прошлое — коньюктурно изменяется из нашего представления о будущем — Святой Дух.
Конкурирует со Временем человеческая мысль — скорость её много превышает скорость света, у неё есть корни в прошлом и виды на будущее. Но будучи изречённой в настоящем, она становится ложью, по Тютчеву, мысль изречённая есть ложь. Но дьявольское лукавство её не позволяет принять до конца ложные её посылы. Ведь и впрямь, если само изречение: Мысль изреченная — есть ложь, само является мыслью, то оно ложно и мысль становится правдой и правдиво то.
И так по спирали до бесконечности.
Удивляясь на жизнь нашу, на христианское, иудейское,буддийское и иное чудо, видя процессии восторга божеству, знаю я, что вверху, то есть и внизу, и что на небе, то и на земле. Каждый человек бог сам в себе. И то, что в нём соображается и движется то ли церковью нашей, то ли самообладанием своим, просветлением души, обрядами языческими или другими какими — знаками подводят некоторый итог самонадеянной совести. Но если вопреки всем канонам, представишь себя Богом, как бы кощунственно это ни звучало ( ведь бес- конечность, куда мы идём, во всякой религии имеет значение — плюс, и к этому мы ещё вернёмся), но и минус сторожит нас в бесконечности и здесь разделение Смерть. И, умирая, человек, как Бог, возвращается Иисусом в тело своё, где его жу мир готов его распять ( в нашем понимании), там проповедует он и лечит
слепых, глухих, бесноватых.
И, войдя в Пустыню, искушаясь, чтобы быть царём над самим же собой, над царствием всем ( и в каких одичалых видениях будет оно преподано) вы- бираешь единственный путь к спасению. Через тонкие энергии не распятого,
но замученного тела, -ко всегдашнему воскресению.
Там ты, умерший, найдёшь апостолов своих, которые проповедовать будут по словам твоим. Но исцеляя многих и наделив хлебами иных, зная умершее тело своё в иных проявлениях света, ты им Бог. Какие мучения ждут тебя, чтобы не стать царём царей в том теле уже бывшем подвластным тебе, и что надо сказать, не зная
будет ли это — Словом, Жестом или ещё Чем, но наверняка Отчаяньем.
Отчаяньем потери насущного для обладания чистых даров Непобедимого.
Сознание неясно ясного пути, все миры — Животворящие нас С нами да преобразятся летящим воскресением из плоти к чуду, и всё светлое собираемое в нас, полетит дальше, не зная плотских основ, как во сне уходящем в ту далёкую предназначенную Смерть иного вещества, которое торит дорогу к неосязаемому
Духу.
Источники:
http://claw.ru/a-litera/li_z58.htm
http://lit.wikireading.ru/1176
http://www.stihi.ru/2013/07/01/6688
Гоголевская проза. И ирреальные силы Ссылка на основную публикацию Статьи c упоминанием слов: