«Игра в классики» – сложный и многослойный роман Хулио Кортасара, который можно читать и перечитывать. Что он из себя представляет? Просто литературный эксперимент аргентинского писателя? Или трудное в освоении метафизическое путешествие сквозь смыслы? Concepture публикует статью об одном из величайших романов 20 столетия.
В наше время повального увлечения интерактивными программами и мобильными приложениями роман Хулио Кортасара «Игра в классики» весьма актуален. Книга вышла в свет в 1963г. Предвосхитила ли она геймификацию будущего или раскрыла глубинное свойство человеческой натуры? «Игра в классики» – это роман-игра, и от читателя здесь требуется играть в буквальном и переносном смысле. Взаимодействие с читателем Кортасар осуществляет на различных уровнях реализации текста, на одних уровнях это очевидно с первого взгляда, на других становится заметным при вдумчивом прочтении и перечитывании.
Очевидной частью игры является необычное построение романа. Порядок прочтения глав романа вариативен, и «Таблица для руководства» есть не что иное, как правила, которые нам объясняют в начале игры:
«Эта книга в некотором роде – много книг, но прежде всего это две книги. Читателю представляется право выбирать одну из возможностей:
Первая книга читается обычным образом и заканчивается 56 главой[…]
Вторую книгу нужно читать, начиная с 73 главы, в особом порядке: в конце каждой главы в скобках указан номер следующей».
Таким образом, при прочтении книги вторым способом, читателю предстоит перепрыгивать с главы на главу в предписанном автором порядке. При этом глава 55-я исключается из текста по замыслу писателя. В первом же варианте книга представляет собой более-менее последовательное изложение событий, хотя и с «белыми пятнами» в сюжете. Такая многовариантность прочтения романа прекрасно гармонирует с новейшими открытиями современной физики и ее множественными вероятностями.
Еще одно правило от автора – не пассивное чтение, а соучастие читателя. Что же означает читатель-соучастник? Кортасар выделял 2 типа читателей — читатель-сообщник и читатель-самка. Для читателя-самки характерна желание получить удовольствие от прочтения, не прилагая при этом усилий. Но Кортасар ставит планку – установка на максимальную вовлеченность в сотворчество, на достраивание, домысливание, на поиск недостающей информации. Так, читателю предстоит самому определиться со многими двойственными событиями сюжета – любил Орасио Магу или не любил, утонула она или не утонула, прыгнул он из окна или не прыгнул и т.д.
Ключом к необычной структуре книги является образ вымышленного писателя Морелли, чей дневник герои читают по ходу романа. Вот что он пишет о проекте написать «антироман»:
«Провоцировать, написать текст непричесанный, где узелки не будут тщательно завязаны, текст, ни на что не похожий, абсолютно антироманный по форме (хотя и не антироманический по духу)». А вот о читателе: «Третья возможность: сделать читателя сообщником, товарищем в пути. Соединить их одновременностью, поскольку чтение отбирает время у читателя и передает его времени автора. Таким образом, читатель мог бы стать соучастником…»
Все это в полной мере осуществил в своем творчестве Хулио Кортасар. Название другого его романа – «62. Модель для сборки» – говорит само за себя. Кортасар очень серьезно отзывался о феномене игры.
«Есть игры и игры, и мое видение игры, представленное во всем, что я сделал, – это как занятие очень серьезное и глубокое. Я считаю игру сущностной деятельностью человеческой личности. Так что путать игру с легковесностью абсолютно ошибочно». И еще: «Для меня невозможно жить, не играя […]. Писать для меня – значит играть»
Игры в романе также проявляются на различных уровнях, так, например, на уровне лингвистическом: птичий язык глиглико, который придумала Мага, игры с четой Тревелеров в «кладбище слов», различные формы словотворчества. На уровне физическом мы видим, как Талита прыгает по клеточкам классиков, а Орасио и Мага играют во «встречи», блуждая по Парижу.
Уровень топологический – это лабиринт. В книге нет лабиринтов в прямом смысле, но центральные места действия – Париж и психиатрическая лечебница – обладают свойствами лабиринта. Известно, что в Римской империи дети играли в лабиринты, выложенные на поле или на мостовой. Центр лабиринта – цель, до которой нужно дойти, не заблудившись в переходах. В разных культурах и разных периодах человеческой истории прохождение лабиринта имело свое значение. В языческом понимании лабиринт тесно связан со смертью и возрождением. В христианстве лабиринт символизировал дорогу, ведущую к раскаянию. Главный герой «Игры в классики» тоже находится в поиске этого центра перерождения. Даже глядя в дыру циркового купола, он «размышлял о трех днях, когда мир бывает открыт, когда воспаряют маны и перекидывается мост от человека к дыре в выси, мост от человека к человеку (ибо разве к дыре карабкаются не затем, чтобы спуститься потом изменившимся и снова, только иным образом, встретиться со своим племенем?)».
Роман соткан из двух тканей – физического мира, в котором живут герои, и метафизического, в который автор настойчиво направляет нас подсказками, превращая ключевые слова и понятия в многозначные символы, связывая события с мифологией и с человеческим подсознанием. Неожиданно (но неслучайно) читаем об Оливейре, который просто одержим словами – «Почему-то сегодня утром он думал о египетских фразах и о Тоте, и знаменательно, что именно Тот было богом магии и изобретателем языка […] И [Орасио и Тревелер] пришли к выводу, что двоякая миссия бога Тота в конце концов была наглядной гарантией связи реальности с ирреальностью…».
Творчество Х.Кортасара относится к направлению «магического реализма» в литературе, отличительной чертой которого является взаимопроникновение фантастики и реальности. Сам Кортасар признавался, что не может писать, не включая фантастику в свое произведение:
« Я не могу писать ни по чужой указке, ни насилуя себя. Что бы я ни сочинял, там должны быть элементы фантастики, гротеска, юмора, словотворчества. Иначе я писать не способен.» Впрочем, кажется, он и жил в своеобразной реальности – «Знаешь, когда я остаюсь дома один, а на столе лежит пара перчаток – […], — я ни за что не засну, пока не уберу их или не придавлю сверху тяжелым предметом. Я не мог бы спать, зная, что перчатки остались вот так, просто лежать где-то поблизости. Меня преследует мысль, что в назначенный миг они чем-то наполнятся»
К взаимодействию как элементу игры относится и интерсубъективная картина мира Кортасара. Это значит, что важным моментом в произведении является Встреча с другим субъектом. Вспомним, как вопреки теории вероятностей Мага и Орасио умудряются встретиться в Париже, вспомним встречу Талиты с Орасио в морге, а ранее – повисший в воздухе вопрос – пойдет ли Талита навстречу к Орасио на мостике, перекинутом между окнами. Встреча – это необходимый момент настоящего взаимопонимания и выход за границы собственного «я».
Читать еще: Сценические декорации. Кратко о профессии
На уровне языка выход за границы индивидуальности достигается и с помощью кортасаровского виртуозного владения словом. В некоторых главах возникает ощущение, что ты считываешь мысли героя при их зарождении. Нить повествования берут в руки то автор, то Орасио Оливейра, то другие персонажи. А вот автор бросает откровенный вызов терпению и трудолюбию читатателя — глава, в которой Орасио читает книгу Маги и ведет с ней мысленный разговор. Читателю приходится балансировать на двух линиях, которые пытаются перебить друг друга – на линии сюжета второсортного романа и линии разговора с Магой:
«В сентябре 80-го года, через несколько месяцев после
Видишь такой скверно написанный роман, да, в до-
Смерти моего отца, я решил отойти от дел, передать
Вершение ко всему, еще и дурно изданный, — и спра-
Их другой фирме, также занимающейся производством
Шиваешь себя, как можно читать такое».
Одновременно Кортасар вовлекает читателя в мир романа благодаря удивительной реалистичности описаний. Мы «видим» и «осязаем», например: «Я касаюсь твоих губ, пальцем веду по краешку рта и нарисую его так, словно он вышел из-под моей руки, так, словно твой рот приоткрылся впервые, и мне достаточно зажмуриться, чтобы его не стало, а потом начать сначала…».
Другой эпизод, где Талита должна передать Оливейре заварку и гвозди, Талита хочет просто перебросить их, а Оливейра возражает: «И заварка рассыпется по полу, а пол грязный, и я потом буду пить мерзкий мате с волосами». Или же: «Я не умею выразить это словами», – сказала Мага, вытирая ложку далеко не чистой тряпкой».
Итак, в романе есть игра на уровне с читателем, на уровне героев, есть и на «глобальном» уровне – интертекстуальном, как и полагается литературному произведению, тем более постмодернистскому. При этом автор делает различные аллюзии не только на литературные тексты, но и на музыку, и изобразительное искусство. Это очень насыщенный уровень, возникший благодаря большой эрудиции Хулио Кортасара, и он достоин отдельного глубокого анализа.
Пожалуй, это малая толика инсайтов, которые можно вынести для себя при прочтении книги. Каждый сможет унести по своим способностям, и скорее всего придется прийти снова.
Рекомендуем прочесть:
1.Хулио Кортасар – «62. Модель для сборки»;
Хулио Кортасар — Игра в классики
Хулио Кортасар — Игра в классики краткое содержание
Игра в классики читать онлайн бесплатно
Игра в классики
Таблица для руководства
Эта книга в некотором роде — много книг, но прежде всего это две книги. Читателю представляется право выбирать одну из двух возможностей:
Первая книга читается обычным образом и заканчивается 56 главой, под последней строкою которой — три звездочки, равнозначные слову Конец. А посему читатель безо всяких угрызений совести может оставить без внимания все, что следует дальше.
Вторую книгу нужно читать, начиная с 73 главы, в особом порядке: в конце каждой главы в скобках указан номер следующей. Если же случится забыть или перепутать порядок, достаточно справиться по приведенной таблице:
73 — 1 — 2 — 116 — 3 — 84 — 4 — 71 — 5 — 81 — 74 — 6 — 7 — 8 — 93 — 68 — 9 — 104 — 10 — 65 — 11 — 136 — 12 — 106 — 13 — 115 — 14 — 114 — 117 — 15 — 120 — 16 — 137 — 17 — 97 — 18 — 153 — 19 — 90 — 20 — 126 — 21 — 79 — 22 — 62 — 23 — 124 — 128 — 24 — 134 — 25 — 141 — 60 — 26 — 109 — 27 — 28 — 130 — 151 — 152 — 143 — 100 — 76 — 101 — 144 — 92 — 103 — 108 — 64 — 155 — 123 — 145 — 122 — 112 — 154 — 85 — 150 — 95 — 146 — 29 — 107 — 113 — 30 — 57 — 70 — 147 — 31 — 32 — 132 — 61 — 33 — 67 — 83 — 142 — 34 — 87 — 105 — 96 — 94 — 91 — 82 — 99 — 35 — 121 — 36 — 37 — 98 — 38 — 39 — 86 — 78 — 40 — 59 — 41 — 148 — 42 — 75 — 43 — 125 — 44 — 102 — 45 — 80 — 46 — 47 — 110 — 48 — 111 — 49 — 118 — 50 — 119 — 51 — 69 — 52 — 89 — 53 — 66 — 149 — 54 — 129 — 139 — 133 — 140 — 138 — 127 — 56 — 135 — 63 — 88 — 72 — 77 — 131 — 58 — 131
И, воодушевленный надеждой быть полезным, в особенности молодежи, а также способствовать преобразованию нравов в целом, я составил это собрание максим, советов и наставлений, кои являются основой той вселенской морали, что столь способствует духовному и мирскому счастию всех людей, каковыми бы ни были их возраст, положение и состояние, равно как процветанию и доброму порядку не только гражданской и христианской республики, где мы живем, но и благу любой другой республики или правительства, каковых самые глубокомудрые философы света пожелали бы измыслить.
Дух Библии и Вселенской Морали, извлеченный из Ветхого и Нового завета.Писано на тосканском аббатом Мартини с приведением цитат.На кастильский переведено ученым клериком Конгрегации святого Кайетано.С разрешения.Мадрид: Напечатано Аснаром, 1797.
Всегда, чуть похолодает, точнее, в середине осени, меня берет дикое желание думать о чем-нибудь Икс-центрическом и Икс-зотическом, вроде, к примеру, хотелось бы мне стать ласточкой, чтоб сорваться да и махнуть в жаркие страны, или скукожиться муравьишкой да забиться в норку и сидеть себе там, грызть пищу, запасенную с лета, а то извернуться змеей наподобие тех, что держат в зоопарке в стеклянных клетках, чтоб не окаменели от холода, как бывает-случается с людишками, которые не могут купить себе одежды, больно дорого, и согреться не могут, потому как керосина нет, или угля, или дров, или бензина всякого, да и денег нету, ведь ежели в карманах у тебя позвякивает, ты можешь войти в любой подвальчик и попросить себе граппы, а она ой как согревает, только нельзя Зло-употреблять, потому как Зло-употребишь — и сразу во Зло и в порок войдешь, а уж от порока до падения телесного и морального один шаг, и коли покатился по роковой наклонной плоскости к дурному поведению во всех смыслах, так уж никто на белом свете не спасет тебя от помойки людской и никто тебе руки не протянет, чтобы вытащить из вонючего болота, в котором барахтаешься, это почитай как с кондором: пока молод, парит-летает по горным вершинам, а как состарится, падает камнем вниз, чисто бомбардировщик пикирующий, у которого моральный мотор отказал. Хорошо бы то, что пишу, сослужило кому службу, чтоб посмотрел он на свое поведение, а не каялся бы, когда поздно уже и все к чертовой бабушке покатилось по его же собственной вине!
Читать еще: Клод моне капуцинок в париже. Клод Моне
Сесар Бруто.Кем бы мне хотелось быть, если бы я не был тем, кто я есть (глава «Пес Святого Бернардо»).
Rien ne vous tue un homme que d’êtré oblige de représenter un pays [1].
Жак Ваше, письмо к Андре Бретону
Встречу ли я Магу? Сколько раз, стоило выйти из дому и по улице Сен добраться до арки, выходящей на набережную Конт, как в плывущем над рекою пепельно-оливковом воздухе становились различимы контуры, и ее тоненькая фигурка обрисовывалась на мосту Дез-ар; случалось, она ходила из конца в конец, а то застывала у железных перил, глядя на воду. И так естественно было выйти на улицу, подняться по ступеням моста, войти в его узкий выгнутый над водою пролет и подойти к Маге, а она улыбнется, ничуть не удивясь, потому что, как и я, убеждена, что нечаянная встреча — самое чаянное в жизни и что заранее договариваются о встречах лишь те, кто может писать друг другу письма только на линованной бумаге, а зубную пасту из тюбика выжимает аккуратно, с самого дна.
Но теперь ее на мосту наверняка нет. Ее тонкое лицо с прозрачной кожей, наверное, мелькает теперь в старых подъездах квартала Марэ, а может, она разговаривает с торговкой жареным картофелем или ест сосиски на Севастопольском бульваре. И все-таки я поднялся на мост, и Маги там не было. Теперь Мага не попадалась мне на пути, и, хотя мы знали, кто из нас где живет, и знали каждый закоулок в наших типичных парижских псевдостуденческих комнатушках, знали все до одной почтовые открытки, эти оконца в мир Брака, Гирландайо, Макса Эрнста, пришпиленные на аляповатых карнизах или крикливых обоях, тем не менее мы не пошли бы друг к другу домой. Мы предпочли встречаться на мосту, на террасе кафе или в каком-нибудь облюбованном кошками дворике Латинского квартала. Мы бродили по улицам и не искали друг друга, твердо зная: мы бродим, чтобы встретиться. О Мага, в каждой женщине, похожей на тебя, копится, точно оглушительная тишина, острое стеклянное молчание, которое в конце концов печально рушится, как захлопнутый мокрый зонтик. Как зонтик, Мага, наверное, ты помнишь тот старый зонтик, который мы принесли в жертву оврагу в парке Монсури промозглым мартовским вечером. Мы зашвырнули его; ты нашла этот зонтик на площади Согласия, он уже был порван, но ты им пользовалась вовсю, особенно продираясь сквозь толпу в метро или автобусе, всегда неловкая, рассеянная, занятая мыслями о пестром костюмчике или причудливых узорах, которые начертили две мухи на потолке, а в тот вечер вдруг хлынул ливень, едва мы вошли в парк, и ты уже собиралась гордо раскрыть свой зонтик, как вдруг в руках у тебя разразилась катастрофа, и нам на головы обрушились холодные молнии, черные тучи, рваные лоскутья и сверкающие, вылетевшие из гнезд спицы; мы смеялись как сумасшедшие под проливным дождем, а потом решили, что зонтик, найденный на площади, должен умереть достойным образом в парке и не может быть неблагородно выброшен на помойку или попросту за ограду; и тогда я сложил его, насколько это было возможно, мы поднялись на самое высокое место в парке, туда, где перекинут мост над железной дорогой, и с высоты я что было сил швырнул зонт на дно заросшего мокрой травой оврага, под твой, Мага, крик, напомнивший мне проклятия валькирии. Он пошел на дно оврага, словно корабль, над которым сомкнулись зеленые воды, зеленые бурные воды, a la mer qui est plus félonesse en été qu’en hiver [2], коварные волны, Мага, — мы еще долго перечисляли все названия его последнего пристанища, влюбленные в Жуэнвиля и в парк, и, держа друг друга в объятиях, были похожи на мокрые деревья или на актеров какого-нибудь смешного венгерского фильма. И он остался там, в траве, крошечный и черный, точно раздавленный жучок. Не шелохнулся, и ни одна из его пружин не распрямилась, как бывало. Все. С ним — кончено. А нам, Мага, все было нипочем.
Хороший вкус
«Жизнь — это топтание в кругу, центр которого повсюду, а окружность — нигде». (Хулио Кортасар «Игра в классики»)
Постмодернистский роман недостаточно прочитать: если вы хотите обнаружить потайные ходы самого автора, произведение придется «деконструировать». Хотя на первый взгляд сюжет понятен, а если повезет — даже интересен, он имеет мало общего с истинным смыслом романа. Так, писатель может на протяжении пятисот страниц разворачивать любовную историю, разбрасывая в деталях важные символы и зашифровывая «второй», но далеко не второстепенный сюжет. Неоднозначность такой литературной игры — в том, что интеллектуальный багаж у каждого человека свой. Например, понять, сколько замаскированных действий скрылось в обычном переходе через мост, можно, лишь взглянув на жизнь глазами самого писателя — или проникнув в его мышление. Конечно, и первое, и второе выходят за пределы человеческих возможностей. Так у постмодернистских произведений появляются многочисленные трактовки. Наиболее показательным в этом плане является произведение аргентинского писателя Хулио Кортасара «Игра в классики».
Знаменитый аргентинец один из первых в истории литературы пригласил читателя в мир магического реализма. По законам постмодернистского искусства, реальность раздробили на фрагменты, усомнились в объективности сущего и заговорили об иллюзорности видимого. Вот и в книгах Кортасара, где нарушена строгая последовательность, а каноны диктует сам автор, символы многослойны, повествование усложнено, а стили смешаны. Писатель признавался, что таким образом он стремится показать хрупкость мира и беззащитность человека перед силами природы.
«Игру в классики» можно читать двумя способами. Любители хронологии, несомненно, прочитают роман «от корки до корки», а экспериментаторы воспользуются подсказкой Кортасара и предадутся чтению в обратном порядке. Как и другие постмодернисты, Кортасар пишет также и для «массового читателя» — насыщает сюжет любовными перипетиями главного героя и парижанки Маги. Любовь, одиночество, духовные поиски и философия — все это вы найдете на страницах романа «Игра в классики», ведь недаром герои романа из «Клуба интеллектуалов» ведут впечатляющие разговоры о смысле жизни и предназначении человека:
«Разве можно выбирать в любви, разве любовь — это не молния, которая поражает тебя вдруг, пригвождает к земле посреди двора. Вы скажете, что потому-то и выбирают, что любят, а я думаю, что наоборот. Беатриче не выбирают, Джульетту не выбирают. Не выбирают же ливень, который обрушивается на головы выходящих из концертного зала и вмиг промачивает их до нитки…»
Впрочем, среди читателей найдутся и те, кто возьмут энциклопедию и примутся расшифровывать скрытые послания. А все – ради того, чтобы узнать, по каким правилам сам Хулио Кортасар играет «в классики».
Читая роман, мы попытались представить, какой сюжет таится за простыми истинами, и вот что у нас получилось…
«Игра в классики»: страх, неведение, открытка Миро
… На улице Шерш-Миди, что дословно означает «в полдень», появляется Мага. Полуденная высота солнцестояния тает в абстракции картин Клее. Внешняя романтичность образа героини напоминает Бегущую по волнам — женщину-стихию, подобно воде ускользающую сквозь пальцы (отсюда — и мотив моста, на котором главный герой Оливейро не находит Магу). Её возвышенный образ довершается трагическими аккордами — она проходит через улицу Шерш-Миди и Томб-Иссуар. А дальше предстоит читать сквозь строки — и увидеть тюрьму, в которой во Вторую мировую войну держали политических заключенных, а затем спуститься к катакомбах, куда перенесли кости умерших. Нам кажется, будто автор любуется красотой и внутренней нежностью героини, а она несёт в руке открытку, на которой изображена картина Миро. Автор ведёт нас от мучений заключённых к художнику, призывавшему мир к борьбе с фашизмом.
Читать еще: Картинная галерея эшера. По следам отцов
«Страх, неведение, ослепление – это называется так, это говорится эдак, сейчас эта женщина улыбнется, за этой улицей начинается Ботанический сад. Париж, почтовая открытка, репродукция Клее рядом с грязным зеркалом. И в один прекрасный день на улице Шерш-Миди мне явилась Мага; когда она поднималась ко мне в комнату на улице Томб-Иссуар, то в руке у нее всегда был цветок, открытка Клее или Миро, а если на это не было денег, то в парке она подбирала лист платана». (Х. Кортасар «Игра в классики»)
Цветок в руках Маги навевает воспоминания о булгаковской Маргарите. Как на могилу, идёт она к Оливейро, чьё имя образовано от латинского «олива» — «жизнь». И вовсе не любовь к ботанике заставляет взять её лист платана («платанус» — «источник»). Любовь к абстракции и стремление к источнику проводит нас в пещеру изначальных верований. Непосвящённый не поймёт абстракцию, берущую корни из магии. Здесь мы приходим к имени главной героини.
«Ты не умела притворяться, и я очень скоро понял: чтобы видеть тебя такой, какой мне хочется, необходимо сначала закрыть глаза, и тогда сперва что-то вроде желтых звездочек как бы проскакивало в бархатном желе, затем – красные всплески веселья на целые часы, и я постепенно входил в мир Маги, который был с начала до конца неуклюжим и путаным, но в нем были папоротники, пауки Клее, и цирк Миро, и припорошенные пеплом зеркала Виейра да Силвы, мир, в котором ты двигалась точно шахматный конь, который бы вздумал ходить как ладья, пошедшая вдруг слоном». (Х. Кортасар «Игра в классики»)
Рокамадур, о котором постоянно твердит Мага, для неё — больше, чем сын. В местечке Рокамадур находится статуя Чёрной Мадонны (и здесь скрыты магические корни, в отличие от религиозного начала Мадонны или Богородицы). За Музеем религиозного искусства расположился центр паломничества с нетленными мощами.
Любовь Маги и Оливейро имеет двойственный характер. Музыка Баха и Шуберта расскажет о глубоких чувствах, бушующих в душе каждого, а опера Гершвина «Порги и Бесс» столкнёт любовь и не любовь, и в результате взрыва погибнет третий. Любовь Порги к Бесс толкает его на преступление. Мёртв любовник Бесс, и она уезжает. В никуда уйдёт и Мага, но это будет позже.
«…Я принял бесшабашность Маги как естественное условие каждого отдельного момента существования, и мы, мимоходом вспомнив Рокамадура, наваливались на тарелку разогретой вермишели… или наигрывали на облупившемся пианино мадам Ноге мелодии Шуберта и прелюдии Баха, или сносили «Порги и Бесс», сдобренную жаренным на решетке бифштексом и солеными огурчиками. Беспорядок, в котором мы жили. стал казаться мне обязательным, хотя я и не хотел говорить этого Маге».
(Х. Кортасар «Игра в классики»)
«Игра в классики»: месть Черной Мадонны
Кортасар предлагает нам вновь продолжить путешествие — на этот раз по дороге, проторенной Моруа. Великий писатель называл улицу Реомю «руслом, прорытым рекой новых людей». Жизненная суета сказывается на внутреннем мире каждого из героей. Беспорядок в мыслях, чувствах и воспоминаниях приводит человека к безумию на виду у огромного мира, для которого твоё сумасшествие — лишь беспорядок в сумочке.
Королева Франции, мать Ричарда Львиное Сердце правила страной, когда её муж ушёл в паломничество. Постояв перед статуей Элеоноры Аквитанской, Мага вспоминает Рокамадура. Это — и её собственное отречение, аскеза, и то, что заставило уйти — несбывшиеся властные желания.
Мага исполняет произведения Гуго Вольфа, австрийского композитора, страдавшего нервными расстройствами. А Оливейро дружит с Труем. Однофамилец последнего — французский художник, возненавидевший армию, рисовал картины садо-мазо. Кто такая Мага? Не сошедшая ли с ума Мадонна, обезоруженная перед страданиями Сына? Не она ли стала Чёрной Мадонной и отомстила человечеству войной? Что соединяет её с Оливейро?
«Не стоило большого труда понять, что незачем излагать Маге действительность в точных терминах, похвалы порядку шокировали бы ее точно так же, как и полное его отрицание. Беспорядок вообще не существовал для нее, я понял это в тот момент, когда заглянул однажды в ее раскрытую сумочку (дело было в кафе на улице Реомюр, шел дождь, и нас начинало мучить желание); я же принял беспорядок и даже относился к нему благожелательно, но лишь после того, как понял, что это такое; на этих невыгодных для меня условиях строились мои отношения почти со всем миром, и сколько раз, лежа на постели, которая не застилалась помногу дней, и слушая, как Мага плачет из-за того, что малыш в метро напомнил ей Рокамадура, или глядя, как она причесывается, проведя предварительно целый день перед портретом Леоноры Аквитанской и до смерти желая стать на нее похожей, – сколько раз я – словно умственную отрыжку – глотал мысль, что азы, на которых строится моя жизнь, – тягостная глупость, ибо жизнь моя истощалась в диалектических метаниях, в результате которых я выбирал ничегонеделание вместо делания и умеренное неприличие вместо общепринятых приличий». (Х. Кортасар «Игра в классики»)
Оливейро читает Кьеркегора, описывающего три стадии человеческого существования — эстетическую, этическую, религиозную. Отчаяние и безнадёжность человеческой жизни, разочарование в близких людях и любви заставляет искать любовь в сферическом вакууме. Тут то и появляется Мага. Оливейро шатается по Монпарнасу, знаменитому своими кабаками, в которых собиралась творческая интеллигенция. Человеческий разум не выдерживает дихотомии и поисков существования, а дух слабнет и соглашается на развлечения. Оливейро, в действительности, очень слаб духом. Он считает, что лучше не познать истины, чем обмануться. Мага борется — прежде всего, с бездействием Оливейро. Кортасар предлагает аналогию с Тупаком Амару, казнённым священниками за то, что не принял христианство. А мы помним, что Мага имеет языческие корни. Оливейро не хочет подобной участи, Мага не может привести его к источнику, от которого пошло человечество. Оливейро проходит по Кочабамбе, видя перед собой «болотистую местность». Позади строк скрылось ещё одно значение, не уловимое для Оливейро, — он посетил религиозный праздник в честь святой девы.
Рокамадур проводит время в Клубе Змеи. Змея, как известно, олицетворяет знание. Мага ставит в укор Оливейро птицу в башне. Птицы, атаковавшие в своё время башни крепостей, помогли ариям победить варваров-язычников. Оливейро слишком задумывается, а надо бороться…
Мага любуется картинами Гирландайо. «Поклонение Волхов» не упоминается, но ведь каждый видит то, что ему хочется, не так ли?
Нам хочется видеть эту картину такой: Бог есть любовь, маги (волхвы) поклоняются Богу. Первична любовь, а не магия, но Мага постоянно забывает о Рокамадуре. Возможно, она утратила некое высшее знание для того, чтобы сойти с небес на землю?
Источники:
http://concepture.club/post/rubrika_2021/kortasar-igra-v-klassiki
http://nice-books.ru/books/proza/klassicheskaja-proza/138778-hulio-kortasar-igra-v-klassiki.html
http://horoshiy-vkus.biz.ua/%D0%B8%D0%B3%D1%80%D0%B0-%D0%B2-%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%BA%D0%B8/