Пользователи фейсбука обсудили восторженную статью в «Российской газете» о прогулке корреспондента издания по Москве вместе со столичным мэром Сергеем Собяниным. Журналист не скупился на благодарности и комплименты, а некоторые описанные им ситуации выглядят неправдоподобными.
Материал был опубликован на сайте издания ещё на прошлой неделе, но только сейчас на него обратили внимание пользователи социальных сетей. Журналист «Российской газеты» Любовь Проценко рассказала о том, как вместе с мэром Москвы Сергеем Собяниным прошлась неподалёку от Нового Арбата, где недавно был закончен ремонт. На восторги она не скупилась.
И немудрено: перед пассажирами метро, привыкшими тут к толчее, теперь открывается великолепная площадь, главное украшение которой — простор и много воздуха. А ещё свежий изумрудный газон, топтать который, что называется, нога не поднимется, а главное, незачем — через него сделан гранитный проход, по которому удобно выйти и на соседнюю Воздвиженку, и к подземному переходу, ведущему на Гоголевский бульвар. Рядом лавочки, уже обжитые влюблёнными, гранитная плитка под ногами, которую в жаркий день начинаешь особо ценить: ведь будь тут прежний асфальт, плавился бы на солнце, и дышать стало бы нечем.[/quote]
Как утверждает в заметке Проценко, во время прогулки к мэру подходили, чтобы поблагодарить за изменения.
Если недовольные и есть, то только тем, что ремонт прошёл не в их районе, уверяет издание.
Вопросы у блогеров возникли и к «лавочке для свиданий» длиной 150 метров, установленной на Новом Арбате. По задумке мэрии, на ней «спина к спине» смогут сидеть сразу 700 влюблённых.
«Российская газета» сравнила её с «лавочкой в испанской Барселоне». Судя по всему, речь идёт о конструкции в парке Гуэля работы Антонио Гауди.
Многим тон статьи показался чересчур восторженным, а сравнение деревянной лавки на Новом Арбате с работой известного архитектора — неуместным.
В ночь с 28 на 29 августа в Москве прошла вторая волна сноса торговых павильонов, которые власти признали незаконными. Пользователи соцсетей делились видео и фотографиями развалин на месте бывших павильонов и сетовали, что малого бизнеса теперь в Москве действительно будет мало.
Реклама на сайте
При использовании материалов Медиаликс обязательно упоминание и гиперссылка.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Москва впервые принимает участие в Х Всемирном форуме городов
Павильон российской столицы вызвал у собравшихся большой интерес. В нем действительно есть что посмотреть. Муниципальные служащие Абу-Даби в хиджабах как завороженные рассматривают интерактивную презентацию «Мосинжпроекта», которая демонстрирует строительство самого длинного 70-километрового подземного кольца в мире — Большой кольцевой линии Московского метрополитена. Они задают множество вопросов, глядя, как мощно прокладывает тоннель десятиметровый тоннелепроходческий щит. А когда в конце презентации возникла картина уже действующих шести красивых станций БКЛ, по которым ходят поезда и гуляют пассажиры, то от восторга захлопали в ладоши. Еще больше поражаются размаху нашего подземного строительства: 81 станция, 154 км за девять лет. «Еще шесть новых станций введем буквально через несколько недель», — рассказал председатель совета директоров группы компаний «Мосинжпроект» Александр Горностаев.
Надолго остановился у этой презентации и министр транспорта Абу-Даби Фалах Мухаммед Аль Абаби. А замгенерального секретаря ООН, руководитель программы Маймуна Мохд Шариф во время осмотра московского павильона даже с удовольствием приняла предложение руководителя департамента градостроительной политики Москвы Сергея Левкина самой поуправлять в интерактивном режиме одним из тоннелепроходческих щитов на БКЛ. «Спасибо вам. Можно считать, что вы тоже внесли свой вклад в строительство Московского метро», — поблагодарил Левкин одну из организаторов форума.
Большой интерес вызвал у хозяев форума и проект Московского международного делового центра «Москва-Сити». И это не удивительно. Абу-Даби — город небоскребов. Здесь почти не ходят пешком — жаркий климат, при котором даже сейчас, в феврале, здесь температура воздуха плюс 28, подстегивает жителей добираться на машинах от кондиционеров одного здания к прохладе под крышей другого. В высотках создать комфортную для жизни среду оказалось проще. Но такого небоскреба высотой 400 метров, который строится сейчас в Москве, — 1 Tower — в Абу- Даби пока нет. Здесь самый большой — Бурдж-Мохаммед-бин-Рашид, высотой 381,2 м. Но Москва демонстрирует сегодня миру не только уникальные проекты, но и масштаб строительства. На первой деловой сессии Сергей Левкин привел цифры. Только за прошлый год в городе ввели в строй более 10 млн недвижимости, из которых — 5 млн кв. м жилья. Впереди же еще программа реновации, равной которой в мире нет: за 15 лет миллион москвичей переедут из устаревших физически и морально домов в новые квартиры.
Читать еще: Что такое поговорка кратко. Пословицы о труде
Развивается и Новая Москва. Как сообщил руководитель департамента развития новых территорий Владимир Жидкин, за ближайшие три года планируется ввести в строй 5,5 млн кв. м жилья и 3 млн кв. м коммерческой недвижимости, что позволит создать там 80 тысяч новых рабочих мест. Всего же с 2012 года, когда были присоединены новые территории к столице, увеличившие ее площадь в 2,5 раза, там появилось 255 тысяч рабочих мест — втрое больше, чем было. Это позволяет теперь их жителям, а также населению близлежащих населенных пунктов Подмосковья не ездить на работу в столицу, а работать рядом с домом.
На память москвичи предложили высокопоставленным гостям сфотографироваться. Причем, выбрать для этого любой фон — хоть на Красной площади, хоть на фоне того же «Сити» — тоже в интерактивном режиме. И тут же вручили им фото, глядя на которые можно было подумать, что запечатленные на снимке люди и впрямь только что побывали у стен Московского Кремля. «Абу-Даби — это то место, где любят инновации, ценят их и используют в повседневной жизни», — поздравил москвичей с удачным началом участия в форуме временный поверенный в делах России в ОАЭ Юрий Видакас.
До самой сути
Или вот это. Гул затих. Я вышел на подмостки.
Автор этой россыпи, поэт Борис Пастернак, родился 130 лет назад. К концу его жизни, в 1957 году, в Милане вышел в свет его роман «Доктор Живаго». Через год поэту придется отказаться от Нобелевской премии. История известная. У нас этот роман появится лишь через три десятка лет, в 1988-м. К этому времени автора давно в живых не будет. Но перед смертью его успеют обозвать «свиньей» и, «не читая», осудить за нелюбовь к «народу». Но это явные недруги. Есть еще доброжелатели. Они не против Пастернака — просто перемигиваются между собой: конечно, травля вещь постыдная — но мы-то понимаем, что роман его так себе. «Жалкая вещь», — через губу сказал Набоков (которому не дали премию).
Но с Пастернаком выходило, в самом деле, что он всегда один, вокруг все тонет в фарисействе.
Нобелевскую драму Пастернака, как борщ, нашпиговали и политикой, и хрущевским самодурством оттепели, и заговором заграничных спецслужб, и бурными любовными ингредиентами. Только изменилась конъюнктура — поднялось соревнование за близость к Пастернаку. Локтями двигали, друг друга уличали. Кто как голосовал. Кто что подписывал. Кто не засветился на похоронах. А кто в восьмидесятых не помог родным поэта — когда их выдворяли из переделкинского дома — вещи в окно, рояль Нейгауза не пролезал, отпилили лишнее. Кто добивался, чтобы здесь открыли дом-музей. Тайные пастернаколюбы выявляли скрытых пастернакофобов. Полк смельчаков, учеников, приверженцев, поклонников, друзей, как только стало можно, с годами вырос на дрожжах.
А в сущности — сменились роли, лица, плюс на минус, но «все осталось по-прежнему — двойные дела, двойные мысли, двойная жизнь» (как писал поэт, когда лишь брался за роман).
В Переделкино, на дощатой веранде дома-музея, его хранительница, внучка Пастернака, доктор филологии Елена Леонидовна, на это отвечала мне на редкость примирительно: «Не знаю, можно ли винить людей в том, что они в тяжелое время не ведут себя героически. Самого Пастернака в свое время тоже сильно упрекали — скажем, что он не помог Марине Ивановне Цветаевой, когда она вернулась из-за границы. Когда у нее не было дома, всю семью арестовали, и с ней случилась вся эта ужасная история. Он ведь действительно ей не помог. Хотя я прекрасно помню его письма, я помню, как он хотел вот эту верхнюю веранду отдать Цветаевой с сыном, чтобы она тут жила. Вот он хотел. Вот он не отговорил ее от эвакуации. Вот он сделал массу, как он потом говорил, роковых шагов, которых мог бы не делать. Просто — вот так сложилось».
Академик Дмитрий Лихачев в конце восьмидесятых назвал роман «Доктор Живаго» «духовной автобиографией» Бориса Пастернака. Но эта исповедь о вечной двойственности интеллигенции, определяющей судьбу России, в конечном счете стоила поэту нервов, крови, жизни.
Читать еще: Настоящий маресьев. Алексей Маресьев
В начале «Доктора Живаго» 10-летний мальчик на могиле матери. «Летевшее навстречу облако стало хлестать его по рукам и лицу мокрыми плетьми холодного ливня». И от этой увертюры идет судьба. Пугающее в ней — когда вокруг остаются лишь две краски: «Все освещенное казалось белым, все неосвещенное — черным. И на душе был такой же мрак упрощения, без смягчающих переходов и полутеней».
Тонкость оттенков составляет радость жизни. Так у Пастернака. Так у его «Спекторского»: «Едва касаясь пальцами рояля, он плел своих экспромтов канитель». Так и его Живаго повторяет героине своей жизни Ларе — что не любит слишком добродетельных и слишком «правых, не падавших, не оступавшихся»: им не откроется «красота жизни».
Плохие книжки, говорил устами своего Живаго Пастернак, делят всех живущих на два лагеря — «а в действительности все так переплетается! Каким непоправимым ничтожеством надо быть, чтобы играть в жизни только одну роль, занимать одно лишь место в обществе, значить всего только одно и то же!»
Сам Пастернак, сын пианистки и художника, все время озадачивал, срезал, запутывал сюжетом своей жизни. Он не был однозначен. Приходит после многих лет занятий музыкой (сохранились две его прелюдии и фортепианная соната) к своему кумиру, композитору Скрябину, с вопросом: посвящать ли этому жизнь? Тот отвечает: безусловно. И Пастернак решает: значит, надо поступить наоборот.
Внучка поэта, Елена Пастернак: «Он прямо пишет — я загадал, если Скрябин скажет мне так-то и так-то, это будет означать, что мне надо бросать музыку. Абсолютная алогичность, мистичность — но ты принимаешь обратное решение, потому что уже загадал. Он любил так «загадывать» — при этом не был склонен ни к какой практической мистике. Только к различным совпадениям относился с тревогой и вниманием — и это видно в «Докторе Живаго». Есть даже выражение такое — «феномен Живаго». Это когда люди совпадают во времени и пространстве, но не знают об этом. В романе Пастернака это основополагающий момент сюжета».
Из тех же странностей. Пастернак окончил университет в Москве — но за своим дипломом философа так и не зашел. Через много лет, в войну, вместо себя отправит брата-архитектора получить медаль «За оборону Москвы» (поэт дежурил с футуристом Казиным на крышах, сбрасывал зажигательные бомбы, ездил с писательской бригадой на фронт). Зачем поэту тратить время на формальности.
Родители и сестры останутся за границей (из Берлина переедут в Лондон) — а Пастернак не вынес там, вернулся с младшим братом. Где революция — там место футуриста. Рядом с «Левым фронтом» Маяковского. «Привыкши выковыривать изюм / Певучестей из жизни сладкой сайки, / Я раз оставить должен был стезю / Объевшегося рифмами всезнайки».
Кипели сборники стихов и страсти. «Сырое утро ежилось и дрыхло». Женился на художнице Евгении Лурье и стал отцом, развелся и женился на Зинаиде (которая сейчас же развелась с пианистом Генрихом Нейгаузом), и снова стал отцом. За «Сестрой моей — жизнью» — сборник «Второе рождение», роман в стихах «Спекторский», поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». «Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья» связали в узел: страсть-Христос-и-революция.
Первый съезд писателей в 1934-м приветствовали метростроевцы. Пастернак рванул из-за стола президиума — снять с плеча работницы неподъемный с виду отбойный молоток. Но девушка отбилась от поэта — молоток ей предусмотрен по сценарию. Смеялись. А поэт сказал с трибуны: «Когда я в безотчетном побуждении хотел снять с плеча работницы метростроя тяжелый забойный инструмент, названия которого я не знаю, но который оттягивал книзу ее плечи, мог ли знать товарищ из президиума, высмеявший мою интеллигентскую чувствительность, что в этот миг она в каком-то мгновенном смысле была мне сестрой, и я хотел помочь ей, как близкому и давно знакомому человеку».
И далее — в ответ насмешнику — предостерег коллег: «При том огромном тепле, которым окружает нас государство и народ, слишком велика опасность стать литературным сановником. Подальше от этой ласки во имя ее прямых источников, во имя большой, и дельной, и плодотворной любви к родине и нынешним величайшим людям».
Елена Пастернак: «Очень часто упрекали Пастернака в нарочитой, картинной, показной любви к земле и народу, говорили, что он играет в народ, но эта любовь была подлинная».
В тридцатых многое менялось. Пастернака не отпускают утраты и смерти. Есенин, Маяковский, позже Мандельштам. И этот странный разговор со Сталиным. Вождь позвонил спросить о Мандельштаме: это в самом деле «мастер»? Пастернак ответил: надо бы поговорить вообще о жизни и смерти. Сталин трубку положил. Это последний разговор — но далеко не первый. Неясно, сколько раз поэт встречался и беседовал с вождем по телефону. Посвящал вождю стихи — но кто тогда не посвящал (включая Мандельштама и Ахматову). Подарил вождю свой сборник переводов грузинской поэзии. Просил за мужа и сына Ахматовой — тех немедленно освободили. Как и Мандельштама — в тот первый раз.
Читать еще: Ашик ударение. Все дороги ведут… к родному порогу
Все это Пастернак все чаще называл «скандальностью своего положения». Отвертелся от настойчиво предложенной ему негласной ниши «первого поэта». И в письмах: «Это страшно меня угнетает, и я чувствую себя виноватым». При этом — «живу я незаслуженно хорошо. с такой совершенною внутренней свободой. как я хотел, со всеми осложнениями и горестями…».
Тут мостик прямо в центр далекого Тбилиси. В мемориальную квартиру Тициана Табидзе. Внучка поэта, Нина Асатиани, водила меня по комнатам старого дома, вспоминая искрометные истории: когда жизнь поэтов била ключом. Пастернака в Тбилиси зазвал поэт Паоло Яшвили Оба они, Паоло с Тицианом, учились в той же кутаисской гимназии, где и Маяковский. Великий футурист был тамадой на свадьбе Тициана. В этой квартире, за странным огромным столом с короткими ножками умещались и Есенин, и Маяковский, и Белый, и Мандельштам. В 1937 году погибнут оба жизнелюба-фаталиста, и Паоло, и Тициан — под присмотром Берии, тогдашнего грузинского руководителя. Пастернак тогда отправит телеграмму жене друга, Нине Табидзе: «У меня вырезали сердце. Я бы не жил, но у меня теперь две семьи — моя и ваша». С тех пор их семьи неразлучны.
Когда на Пастернака свалятся все Нобелевские напасти, рядом будут Табидзе. Внучка рассказывает: «Доктора Живаго» он начинал писать на листах бумаги Тициана, которые дала ему вдова. Такие вот серебряные связи.
Загадка: Сталин остался для Пастернака важной фигурой жизненного эпоса, смерть его для поэта, как высокая трагедия. Зато Хрущев останется ничтожеством, холуем, предавшим своего хозяина. Мифическая оттепель — у Пастернака ощущение одно: «Мне кажется, на этот раз сговорились меня слопать».
За год до смерти Пастернак напишет Дмитрию Поликарпову, завотделом культуры ЦК КПСС: «Страшный и жестокий Сталин не считал ниже своего достоинства исполнять мои просьбы о заключенных и по своему почину вызывать меня по этому поводу к телефону. Государь и великие князья выражали письмами благодарность моему отцу по разным негосударственным поводам. Но, разумеется, куда же им всем против нынешней возвышенности и блеска… Повторяю, писать могу только Вам, потому что полон уважения только к Вам и выше оно не распространяется».
Но в «Докторе Живаго» дядя главного героя, бывший священник Веденяпин, не скрывает ненависти к «сангвиническому свинству жестоких, оспою изрытых Калигул, не подозревавших, как бездарен всякий поработитель».
Внучка поэта заметила однажды в интервью: о Пастернаке часто говорили, что он «очень ловко и легко сумел пережить сталинское время, но погиб от оттепели, от ее последствий». Но умер он от окружавшей пошлости. «Слово «пошлость» даже звучало во время его прощания с семьей. Он говорил, что рад тому, что покидает мир, полный пошлости».
Первым названием «Доктора Живаго» было — «Смерти не будет». Потом — «Мальчики и девочки». Пастернак выстраивал ряд из четырех поэтов, которые по-настоящему отражают ХХ столетие. «Герой должен будет представлять нечто среднее между мной, Блоком, Есениным и Маяковским». «То, что было крупно и своевременно у Блока, должно было постепенно выродиться и обессмыслиться в Маяковском, Есенине и во мне. Это тягостный процесс. Он убил двух моих товарищей и немыслимо затруднил мою жизнь, лишив ее удовлетворенности».
«Блок ждал этой бури и встряски». «Есенин к жизни своей отнесся как к сказке». Маяковский «в отличье от игры в отдельное разом играл во все — играл жизнью». И Пастернак не мог «избавиться от ощущения действительности как попранной сказки».
Он написал для сказки жизни финал эпический. «Доктор Живаго» завершился строками стихов: «Вдруг кто-то в потемках, немного налево / От яслей рукой отодвинул волхва, / И тот оглянулся: с порога на деву, / Как гостья, смотрела звезда Рождества».
«Судьба как будто берегла его для этой истории с Нобелевской премией, последующей скоротечной болезнью и смертью», — сказала внучка.
«Как хорошо на свете! — подумал Живаго. — Но почему от этого всегда так больно?»
Источники:
http://medialeaks.ru/2908yut-blogeryi-vyismeyali-rossiyskuyu-gazetu-ne-nashedshuyu-nedovolnyih-sobyaninyim-v-moskve/
http://rg.ru/2020/02/09/reg-cfo/moskva-vpervye-prinimaet-uchastie-v-h-vsemirnom-forume-gorodov.html
http://rg.ru/2020/02/09/pochemu-u-borisa-pasternaka-v-zhizni-vse-ne-logichno.html
